«Мертвые вошли в привычку»: отрывки из мемуаров солдата, который ушел на фронт в 18 лет

Сегодня празднуется День Победы. В честь этого UFA1.RU запускает серию публикаций с рассказами фронтовика из Учалинского района Башкирии Расима Зулькарнеева, который участвовал в боях на Курской дуге и освобождал Белоруссию. С разрешения его дочери мы публикуем на нашем сайте воспоминания Расима Нигматовича, которые он при жизни записал сам.

Меня призвали в армию, когда я учился в 10-м классе школы. Так со школьной скамьи попал в город Бузулук Оренбургской области. Это был февраль 1943 года. Здесь располагалось военно-пехотное училище. После четырех месяцев обучения нас перебросили рядовыми на Курскую дугу.

6 августа 1943 года наш маршрутный эшелон с бывшими курсантами Асиновского военно-пехотного училища в лесу между Козельском и Сухиничами разгрузился. Всю дорогу настроение было приподнятое, боевое. Все были рады, что покинули стены училища, что закончились бесконечные и однообразные занятия, которые сидели у каждого в печенках. Рады были, что избавились от старшины Глущенко, который вместо требовательности откровенно издевался над нами.

В освободившиеся вагоны стали грузить раненых, которые были сосредоточены тут же в лесу. Мы, необстрелянный народ, потянулись к ним с расспросами: «Как там?», «Как немец?» Слышим в ответ: «Бомбит, проклятый, головы не дает поднять!» или «Целый день висит над головой, сущий ад, всё перемешалось с землей!» После таких ответов и вида самих искалеченных, перемотанных бинтами людей наши ребята приутихли.

До наступления темноты нас сосредоточили в лесу, а в сумерки построили, проверили и пешим порядком мы направились на запад. Нам объяснили, что из тылов дивизии выслан автотранспорт, а мы идем к ним навстречу. Шли всю ночь. К утру на одной полянке нам разрешили отдохнуть, тут все завалились на землю и уснули. Я тоже отыскал какую-то яму, залез в нее (на случай бомбежки) и уснул мертвым сном. Когда нас растолкали, собрали, солнце было уже высоко.

Построились, двинулись дальше и тут произошел казус. Над нами появилось несколько самолетов. Мотоциклисты, двигавшиеся навстречу нам, услышав шум моторов, ринулись в ближайшую рощу, а, увидев их реакцию, кто-то крикнул: «Воздух!»

Этого было достаточно, чтобы мы рассыпались кто куда. В это время подъехал «Виллис» (имеется в виду Willys MB — американский автомобиль повышенной проходимости. — Прим. ред.) и человек в военной форме начал нас подзывать к себе. Там стоял полковник, он упрекал нас, что мы своих испугались — наших самолетов: «Что, в тылу не учили опознавать самолеты?»

Мы постояли с опущенными головами, признавая свой «неуч», построились и снова пошли. К обеду подошли обещанные машины, посадили нас и вывезли на передовую. Через час-два езды наш автомобиль ЗИС-5 остановился на окраине одной деревушки возле сельского кладбища.

Оказывается, мотор не показывает достаточного давления масла, дальше ехать нельзя. Нас стали обгонять. Шофер заказал масло, а нам объявил, что до тех пор, пока привезут масло из тылов, будем стоять. Мы подошли к старику, который был на кладбище и с любопытством разглядывал нас.

Он нам рассказал о зверствах немцев в их селе во время оккупации. Этот рассказ нас очень взволновал, мы еще больше стали ненавидеть фашистов.

Но наше дело солдатское, вещмешки под голову и тут же, на кладбище, легли спать. К вечеру привезли масло, и мы уже в сумерки приехали в тылы дивизии. В таких перепалках все старались держаться вместе с земляками, друзьями, хотя бы знакомыми.

Из моих земляков я оказался в машине вместе с Габбасовым Рауфом Габдрахмановичем. Мы с ним под елкой легли спать. Утром нас собрали в кучу, построили около 30 человек. Лейтенанту, который нас сопровождал, не терпится нас сдать и уехать в тихий Бузулук.

После завтрака нас рассадили по кучкам и приказали чистить собранное с поля боя ржавое стрелковое оружие. Через время нас построили, к строю подошел старший лейтенант со скрещенными стволами на петлицах — из артиллерии. Он прибыл, чтобы получить пополнение: ему нужно около 20 человек, а нас было больше.

Тогда он стал выбирать всех рослых и здоровых. Вышел и Габбасов, а мимо меня старший лейтенант прошел. Тогда вижу, мой Рауф делает знаки рукой, чтоб я сам вышел из строя и встал в их строй, что я и сделал.

Когда старший лейтенант набрал достаточное количество людей, начал составлять список, а начал с моего фланга, и я оказался в списке одним из первых. Лишних с правого фланга он выгнал. Так я стал артиллеристом и в артиллерии прослужил 12 лет без перерыва.

8 августа 1943 года, во второй половине дня, мы, шестеро новичков, прибыли на огневую позицию 6-й батареи 668-го артполка 217-й стрелковой дивизии. Здесь у нас был ужин, но мы еще не закончили есть, как раздалась команда «отбой».

Мы быстро доели и отдали котелки хозяевам — старым фронтовикам. Они, покручивая усы, с теплой улыбкой поглядывали на нас и продолжали свою обычную работу, готовя орудия к походу. Подошел старшина батареи, построил нас и доложил командиру старшему лейтенанту Постникову Василию (он был родом из Миасса, до войны был учителем, меня признавал своим земляком, что немало имело значения в последующей моей службе).

После краткого ознакомления с нами он задал вопрос: «Кто желает быть разведчиком?» Разведка в нашем понимании — романтика, подвиг, риск и так далее. Мы с Габбасовым быстро сговорились и оба подняли руки и стали разведчиками батареи. Комбат приказал старшине раздать карабины, их всего оказалось пять штук. Так как я опять стоял на самом левом фланге (ростом не вышел), мне оружия не досталось. Комбат сказал, что я «в первом же бою достану себе оружие».

Раздалась команда «По местам». Выстроилась колонна батареи: трактор с гаубицами 1910 года и две гаубицы на конной упряжке. Мы с Рауфом шли позади последней упряжи огневиков. Как только мы выехали на дорогу с большой дистанцией между орудиями, немцы нащупали батарею и открыли огонь из орудий.

Снаряды падали рядом с дорогой, где шла батарея, впереди нас и куда начали приближаться мы. Мы с каждым шагом приближались к этому месту и с каждым шагом холодело в теле, в душе. Вдруг кони пошли рысью и расчет побежал за орудиями, а мы за ними. Вышли из-под обстрела без потерь.

Днем мы спали, а огневики закапывали свои позиции. Тут я пришел к выводу: оказывается, лучше быть разведчиком. По крайней мере, еще спишь, когда люди работают. Перед вечером мы все проснулись и стали готовиться к движению — навьючиваться вещмешками, лопатами, средствами наблюдения, катушками связи.

С началом темноты мы шагнули в степь. На весь дивизион тянули одну нитку связи, каждая батарея по очереди разматывала свою катушку. Прошли километра три, уже близко до переднего края, и тут вспыхнул спор между двумя командирами отделения связи, кому сейчас разматывать катушку. Вдруг со стороны противника завизжали мины. Кто-то скомандовал: «Ложись!» Мигом прекратился шум — кто куда. Я тоже сбросил катушку.

И начали рваться мины совсем рядом с огненными брызгами. Я после каждого взрыва зажмуривал глаза, стараясь всё глубже проникнуть в землю. Но это не удается, потому что обыкновенная борозда военного времени не глубже 10–15 сантиметров. Налет кончился так же неожиданно, как и начался.

Стало тихо, слышно, как стучит сердце. Лежу и думаю: неужели всех перебило и я остался один, что же я тогда буду делать, ни обстановку, ни задачу не знаю. Слышу: несколько человек встали и разговаривают. И я поднимаюсь, подхожу к ним — все целы.

К полуночи мы заняли первый мой наблюдательный пост на окраине одной деревушки в огородах. Мы с разведчиком Грачевым из Москвы зашли в огород, где впереди дома, слева — конопля, справа — изгородь, и метрах в пяти друг от друга начали копать ровики.

Грачев был старше меня года на три, крепкого телосложения, выше среднего роста с рыжими волосами и таким же лицом. Он был очень ленив, любил много спать и много есть. Как старый солдат он очень ловко взялся за работу.

Я начал быстро уставать и ров у меня получился уже и короче. Без привычки не могу на глаз определить размер, ложусь и меряю на свой рост. Выкопал сантиметров 50–60, и лопата коснулась чего-то мягкого. У меня по всему телу пробежал мороз, выступил холодный пот при мысли, что наткнулся на мертвеца, которого похоронили после боя.

Сказал об этом Грачеву, он подошел, попробовал лопатой, спустился в ров и вытаскивает оттуда огромный крестьянский мешок. Внутри был еще с десяток мешков.

Мы их разделили между собой, постелили в ровик и легли. Не спится: я в земле первый раз, кажется, что лежу в могиле. Проходит перед глазами пережитое за эти сутки пребывания на фронте. Утром немного подремал и, когда принесли завтрак, нас разбудили.

После завтрака оказалось, что Грачев заболел, повысилась температура, и комбат послал его на огневую. Вскоре Грачев куда-то делся: то ли перевели, то ранило, не помню. Но он был моим первым учителем на поприще разведки.

Утром противник снова наступал. Мы продвинулись километров на шесть, и тут мы на каждом шагу натыкались на убитых, лежавших с раскинутыми руками или свернувшихся в комок. Я впервые видел частицу огромных жертв войны.

Особенно меня поразил один молодой парень: он лежал в каске с пробитой насквозь головой, руки раскинуты, лицо совсем молодое, мальчишеское и очень спокойное, бледное, как будто он спит. Обувь уже успели снять.

В этот день мы несколько раз попадали под артиллерийский и минометный обстрелы, на другой день я уже втянулся. Уже не кланялся каждому снаряду, потому что точнее стал по звуку определять, куда он упадет, и в соответствии с этим ложился или продолжал движение.

Мертвые уже тоже вошли в привычку и не так вызывали страх и жалость. Сердце щемит, но ненадолго. Нашей дивизии приказали перерезать дорогу Орел — Карачев и наступать на город Карачев.

Через несколько дней мы вышли к железной дороге и пошли на запад вдоль нее. На подступах к Карачеву остановились, окопались. Железная дорога справа, впереди — город. Завязались ожесточенные бои за город с участием танков и «Катюш» [ракетная система залпового огня БМ-13]. Тут я впервые видел в действии «Катюши».

Сзади нас на высоту вышла машина с направляющими, и полетели от нее огненные трассы с характерным скрипом. Во ржи, впереди нас начали рваться одновременно десятки снарядов, рожь загорелась. Я снова оглянулся назад, там тоже стоял дым, но «Катюши» уже не было. Она вовремя успела, потому что немцы обрушились на это место.

Три дня шли упорные бои. Мы медленно шли вперед, было много раненых и убитых из числа молодежи, прибывшей с нами. В этих боях я впервые увидел немцев — сначала идущих в контратаку, а после убитых от огня «Катюш». Они были обгорелые от пожара во ржи, многих смерть застала во рвах: и земля не спасала. На третий день, к 12 часам, мы вошли в город Карачев. Здесь я впервые увидел такое множество войск одновременно: танки, орудия, машины, обозы, пешие колонны.

18 августа остановились на западной окраине Карачева. Пока проехали по городу, насмотрелся, сколько разрушений, сколько жертв принесли немцы в этот небольшой городишко (до войны в нём жили 19 тысяч человек. — Прим. ред.). Буквально нет ни одного целого дома. Центр и вокзал разрушены окончательно. Закрепившись в городе, мы отдохнули и поехали дальше, на запад.

В 20 километрах от Карачева остановились на рубеже деревни Осиновка. Немцы укрепились на противоположной возвышенности. Сперва мы заняли наблюдательный пункт (НП) на этом склоне во ржи, где я чуть не застрелился из автомата (ППШ) из-за своего неумения обращаться с этим оружием. Потом впереди в деревне заняли НП, а после опять ушли назад и заняли НП вместе с командиром дивизиона на левой стороне дороги.

Здесь мы укрепились, окопались. Ночью я стоял на посту, днем вел наблюдение за противником и докладывал результаты. На этом рубеже мы простояли месяц с небольшими боями местного значения. В 20-х числах сентября мы получили второй трактор — и на каждый мы цепляли по два орудия.

Теперь уже на тракторах пошли преследовать отступающего противника, который отступал довольно быстро, но организованно — трофеев не оставлял.

Начались знаменитые Брянские леса — гнезда партизан. Мы с большим трудом совершали марш по узким лесным дорогам. В конце сентября южнее Брянска вышли к реке Десне напротив станции Выгоничи.

Началась подготовка к форсированию реки, которая заняла сутки. Всё это время шли ожесточенные бои за город Брянск. Река здесь в сентябре неширокая, но переправа есть переправа, без потерь не обошлось. В ночь перед форсированием реки мы подошли к левому берегу.

С наступлением темноты пехота начала переправляться во главе с разведкой на единственной лодке, и тут создалась пробка. Что еще надо противнику? Он и начал обстрел переправы артналетом. Тут кто куда разбежались и начали подниматься по крутому берегу.

Снаряды падали в воду и в нашем тылу в ста метрах. Мы с Габбасовым выбежали на склон и нашли ложбинку с крутым выступом в сторону противника и начали тут окапываться. Сбросили пару лопат земли, опять повторился налет.

Кончился налет, мы одной лопатой по очереди снова копаем. Но через минуту опять летят нежданные гости на нашу голову и разрываются ниже нас на берегу или сзади в поле, где-то совсем рядом. И после каждого налета поднимается стон, крики раненых с мольбой о помощи и ругань санинструкторов. И после каждого налета — новая волна движения к переправе.

К утру все пехотные части и артразведка успели переправиться на правый берег Десны и окопаться. К утру разведчики привели одного крестьянина, который сообщил, что немцы поспешно уходят. Для выяснения этих данных на станцию направили разведгруппу.

Воспользовавшись наступлением тишины, собрались вместе три земляка: я, Габбасов и Гафуров Шамсутдин. Последний воевал в пехоте, ординарцем у командира батальона, у него же нашлось трофейное туалетное мыло. Мы все спустились к реке уже притихшей, успокоившейся после ночного обстрела и суматохи, и начали умываться до пояса. И тут я проговорил: «Ребята, запомните этот день, когда война кончится, если живы останемся, тогда вспомним, как мы, простые деревенские ребята, воевали и умывались на этой реке Десна».

Когда мы в районе станции Выгоничи были в окружении местных жителей, они стали предлагать нам табак, молоко, хлеб. Они угощали освободителей, просили зайти в дом хотя бы на пять минут. Спрашивали о России, о Москве, сильно ли разрушена столица, потому что немцы в своей пропаганде всегда врали.

Некоторые рассказывали, как немцы издевались над мирными жителями, как они убивали наших военнопленных, а также и другие разговоры, расспросы, как будто встретились давние друзья, родственники. Нас, воинов суровой жизни, особенно обрадовала эта теплая встреча пострадавших советских людей, потому что за время почти двухмесячного пребывания на фронте я еще не встречал местного населения ни в одной деревне. Везде деревни были сожжены, а жители угнаны в Германию или разбежались.

Вскоре мы вышли в направлении города Почеп вдоль железной дороги. Наши орудийные расчеты переправили под водой, мост не был сооружен. Несмотря на сентябрьские холода, стоя по пояс в воде, тянули и толкали пушки и гаубицы на веревках по дну реки. Благодаря этому артиллерия не отстала от пехоты.

В последних числах сентября под вечер мы с боем вошли в Почеп. Большие здания были разрушены, взорваны. Деревянный мост через реку в середине города горел, и нам пришлось, отворачиваясь от огня, переходить по обгорелым бревнам рядом с мостом. В Почепе немцы бросили трактор, наши механики его осмотрели и быстро восстановили. Так у нас стало три трактора на четыре орудия.

Ночевка у нас была на западной окраине Почепа. Были у нас водка, хлеб, сало и другие продукты. После усталости от дневного и ночного боя мы съели сразу весь обед и и легли спать в пустом без окон и дверей кирпичном доме. Спали недолго, часа 2–3. Пока враг отступает, нужно преследовать его, не давать укрепляться.

Рано утром выехали в направлении города Унеча. Шли с небольшими боями, столкновениями. Обычно к исходу дня немцы на выгодном рубеже укрепляются, и мы останавливаемся. Ночью стоит зарево, насколько можно окинуть взглядом горизонт, это немцы жгут белорусские деревни, значит с утра они опять отступят.

Продолжение следует: за выходом нового выпуска следите в специальном сюжете на UFA1.RU.