«А еще пугала тишина»: история чернобыльской катастрофы глазами ликвидаторов

Ровно 35 лет назад в ночь с 25 на 26 апреля на окраине города энергетиков Припять в Чернобыльском районе Киевской области произошла крупнейшая авария в истории энергетики. На атомной электростанции взорвался четвертый энергоблок, который был построен тремя годами ранее. После аварии город был полностью эвакуирован. Сейчас его называют городом-призраком, как и ближайшие населенные пункты, входящие в 30-километровую зону отчуждения. Ликвидацией обломков занимались люди со всего СССР: месили бетон, чтобы закрыть радиационный блок саркофагом, прокладывали железнодорожную ветку, копали километровые ямы, чтобы похоронить облученную технику.

Были среди них и жители Башкирии — около 8 тысяч человек.

О том, с чем им пришлось столкнуться во время ликвидации аварии — в материале UFA1.RU.

По словам председателя правления Совета чернобыльцев Уфы Гузалии Михеевой, с 1986-го по 1990-е годы из Башкирии на ликвидацию аварии в Чернобыле были отправлены 8000 человек. Однако конкретную цифру назвать сложно — данных нет по причине миграции населения.

— Известно, что 5300 мужчин были призваны в Чернобыль из военкомата. Остальные были направлены с командировкой, были и добровольцы. Но тогда статистику никто не вел. Сейчас в Башкирии проживает 1895 ликвидаторов, остальные умерли либо уехали в другие города. — объяснила Гузель Михеева. — На сегодняшний день зарегистрировано 694 вдовы.

«Вокруг стояла гнетущая, зловещая обстановка»

Николай Дмитриев в 1987 году работал на заводе «Прогресс» в Уфе. В июле ему внезапно пришла повестка из военкомата с просьбой оказать помощь в ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Когда мужчина поездом уехал в Киев, ему было 32 года, говорит: семья смирилась, деваться было некуда, ведь надо Родину защищать.

— Нас [ликвидаторов] из Башкирии на тот призыв было около 40 человек. Мы уезжали в конце июля, в Уфе стояла 40-градусная жара. Когда 2 августа приехали в Киев, я увидел темное небо, а вокруг стояла гнетущая, зловещая обстановка. Шел дождь, небо было обложено тучами. Мы туда из Уфы как с курорта приехали на Крайний Север. Чувство какое-то было, его нельзя объяснить, просто чувствуешь, что тебе нехорошо. Во рту сладковатый привкус, и все как один начали кашлять. Нам говорят сейчас, что мы не чувствуем радиоактивное излучение, но нет, еще как чувствуем, — рассказывает Николай.

Лагерь ликвидаторов разбили в 40 километрах от атомной электростанции. Сама станция, со слов Николая, уже была закрыта саркофагом, который не пропускает радиационную пыль в воздух. Николаю поручили очищать крышу столовой в нескольких метрах от места аварии от разлитого топлива. Лопатой он скидывал его в грузовики внизу, а те увозили свой страшный груз в многокилометровые могильники, которые потом заливали бетоном.

— Я был там два месяца, за это время я больше 20 комплектов одежды поменял. Одежду, в которой мы ходили, мы оставляли в лагере, надевали форму и уже в ней ехали в зону аварии. Затем в пути делали остановку и, чтобы подъехать к реактору, меняли грузовую машину с чистой на грязную. Уже на месте переодевались в третий раз и приступали к работе, — говорит Николай.

Работал Николай, по его словам, иногда 40 минут, а когда и полтора-два часа в сутки. Говорит, что время работы зависело от количества полученного облучения. Дозиметристы фиксировали его на карте радиационной обстановки и руководили работниками: в том месте доза 100 рентген, три метра отойдешь в сторону, там 50 рентген, а вот туда вообще не ходите, там 1000 — смертельная доза.

— По нормативам мы не должны были получать более половины (0,5) рентгена в час. Когда получали свою дозу, никто нас не имел права больше там держать, потому что дальнейшее облучение становилось опасным для жизни, — объяснил Николай.

Но позднее Николай понял — работа в Чернобыле была как на войне, только не с живыми людьми, а с природой, которая разбушевалась по вине людей. В свободное от работы время ликвидаторы читали газеты и смотрели телевизор. Кормили их, со слов Николая, очень хорошо: свежим мясом, тушенкой, картофелем, рыбными консервами и даже сгущенкой.

После Чернобыля Николай вернулся к работе радиоэлектронщика. В 50 лет он ушел на пенсию — как и все ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС, имевшие на это право по закону. Сейчас ему 65, у него семья, двое детей, двое внуков. За 30 лет он лежал в больнице всего два раза: в кардиологии и с камнями в почках.

— К пенсии мне, как чернобыльцу, прибавляют 30 процентов. В начале нулевых я встал в очередь на квартиру, получил ее в 2009 году, — рассказал Николай.

В целом чернобылец доволен поддержкой государства и на здоровье не жалуется.

«Как будто ведро с йодом разлили»

Виталий Мордвинов в ноябре 1985 года ушел служить — попал на Украину в город Червоноград крановщиком. Когда случилась авария на Чернобыльской АЭС, всех солдат, по словам Виталия, отправили на ликвидацию. Желания не спрашивали — приказ есть приказ.

На станцию Виталий прибыл 9 мая. Ему поручили управлять строительным краном в 80 метрах от реактора — ликвидаторы строили железнодорожную ветку, чтобы потом по ней вывозить на захоронение зараженный грунт. Краном с платформы он подцеплял фрагмент железнодорожной ветки и укладывал на подготовленный участок, где ее потом монтировали специалисты.

Виталий пробыл в зоне отчуждения около двух недель, до июня. Работал два раза в неделю, по несколько часов в сутки.

— Когда я там был, мы эту ветку только начинали делать, чтобы была возможность перевозить весь шлак и мусор. На больших тракторах другие специалисты снимали глубокий слой почвы около реактора, вот этот радиоактивный грунт должны были вывозить по нашей ветке, — объяснил Виталий.

— Жара тогда стояла 35 градусов, мы работали в респираторах, там вообще дышать было нечем. Респиратор снимаешь и чувствуешь, как будто ведро с йодом разлили, запах этот везде повсеместно стоял, — вспоминает Виталий.

Вернувшись в Уфу, завел семью, вырастил дочь, сейчас воспитывает внучку. Как признается Виталий, по больницам он не ходит.

Сергей Смагин узнал об аварии в Чернобыле в мае 86-го года из местных газет, в то время он работал в управлении технологического транспорта № 1 от «Башнефти» и обслуживал нефтяные промыслы. Вскоре к нему пришел начальник и заявил, что нужно съездить в Киев на месяц, в командировку. Тогда Сергей еще не понимал, что речь идет о ликвидации катастрофы.

Спустя несколько дней 55 человек со всей Башкирии собрались на Советской площади в Уфе. И только на месте им объявили, что их отправляют работать на Чернобыльскую АЭС. Как говорит Сергей, некоторые отказались ехать. Сам он отлынивать не стал — уехал в Чернобыль с мыслью о том, что спасает Родину.

— 4 июня я прилетел в Киев, но страха не ощущал. Ребята друг друга поддерживали словами, мол, ну радиация и радиация, что с нее взять, — говорит Сергей.

Их поселили в пионерском лагере в 30 километрах от станции, а на место аварии доставляли на автобусах. Сергей строил стены саркофага для взорвавшегося 4-го энергоблока.

— В 200 метрах от станции мы готовили цементный раствор, в составе которого были раздробленный цемент, керамзит и свинец. Мы его по 200-метровой трубе передавали к опалубке (вспомогательная конструкция из металла. — Прим. ред.). Саму опалубку мы не видели, нас туда никто не пускал. Сидели в кабине цементовоза, она была изнутри обшита свинцом, единственная щель была там, где открывалась дверь. По рации нам давали команду прекращать передавать смесь, чтобы она села, и мы шли в соседней блок отдыхать, там было безопаснее, радиации меньше, — говорит Сергей.

Так он работал по 5 часов в сутки без выходных 12 дней подряд. Прежде чем пообедать в кабине цементовоза сухпайком, который ему выдавали, он из шланга обливал кабину водой, чтобы смыть радиационную пыль. На станции рабочие мылись, переодевались в чистую спецовку и только после этого возвращались в пионерлагерь отдыхать.

— На 12-й день, когда мы приехали в лагерь со станции, нам сказали, мол, всё, ребята, вы свою работу сделали, можете ехать домой. Тут и ребята из Самары приехали, подменили нас, — объяснил Сергей.

За всё время командировки больше всего Сергей запомнил не работу, а собаку и вертолет, которых увидел в один из дней.

— Видать, она набралась пыли радиационной, — говорит Сергей. — И запомнился еще вертолет, который летал над нами и сбрасывал раствор, чтобы пыль не летала. Когда машина проезжала, и от нее оставался след, и на него попадал раствор, он застывал как пленка, — говорит Сергей.

Сергей Смагин вырастил двух детей и воспитывает двух внуков. На здоровье не жалуется, но не так давно на его груди нашли доброкачественную опухоль, прооперировали, и сейчас он чувствует себя удовлетворительно.

«Спецодежду за всё время меняли только два раза»

Сейчас Рамилю Сафиуллину 62 года. В сентябре 1989 года его и еще восьмерых уфимцев отправили на военные сборы в Оренбургскую область.

Спустя несколько дней они направились в Киев — им предстояло в районе 30-километровой зоны охранять радиоактивную технику, которая стояла на грунтовых водах и ее нельзя было закопать в могильники.

— Мы ночевали в палатках в 30-километровой зоне, работали по 8 часов в сутки без выходных и спецодежду за всё время меняли только два раза, — утверждает Рамиль.

Всего Рамиль пробыл в Чернобыле 2 месяца, и когда набрал свою дозу радиации, вернулся домой.

— У меня было написано, что я набрал 3,65 рентген, а сколько на самом деле, не знаю. Точную цифру никто не знает, потому что нельзя было писать офицерам, — утверждает Рамиль.

«Пугала неизвестность»

В августе 1986 года 42-летнего Мансафа Каримова из военкомата отправили на переподготовку в Оренбургскую область, а оттуда — в Киев. С его слов, страха ехать на Чернобыльскую АЭС не было просто потому, что о происходящем тогда мало писали в прессе.

При помощи пушки со специальным раствором Мансаф дезактивировал объекты на станции от радиационного загрязнения.

— Когда мы ехали устанавливать военный городок за 30-километровой зоной, меня пугала какая-то неизвестность, она смущала. По приезде мы еще около 10 дней на станцию не выезжали. В общей сложности я пробыл в части четыре с половиной месяца, потому что мне долго не могли прислать замену. Два месяца работал на АЭС, совершил туда 23 поездки. А когда получил свою дозу облучения, то служил в городке, ждал команды, чтобы вернуться домой, — вспомнил Мансаф.

Как говорит Мансаф, после каждого возвращения в часть болела голова, во рту был странный привкус, и периодически он ощущал расстройство желудка, несмотря на то, что кормили трудяг хорошо.

За исключением тараканов, которым радиация оказалась не страшна.

— Что поразило, на станции было водохранилище для охлаждения, и в нем плавали приличного размера карпы. Один раз я даже поймал одного и съел, — поделился Мансаф.

Через четыре года после возвращения из Чернобыля у Мансафа Каримова случился приступ — и парализовало правую часть тела. Со временем он поправился, но не полностью — не шевелится правая стопа. Как говорит Мансаф, не ехать на ликвидацию он просто не мог — «ведь кто-то должен был помочь стране в тяжелый для нее период».

— В то время мы были воспитаны по-другому, служили Советской армии, у нас было чувство патриотизма и долга перед Отечеством, — с гордость говорит он.

Сейчас Мансафу Каримову 77 лет, каждый год он старается ездить в санаторий — благо, ликвидаторам положены льготы. В 1988 году он встал на очередь за квартирой, правда, получил ее только спустя 25 лет. У него есть супруга и взрослая дочь.

Ольга Гончарова заведует радиологическим отделением республиканского клинического онкодиспансера № 1 в Башкирии. UFA1.RU попросил Ольгу объяснить, насколько опасно радиационное излучение и чем оно может грозить организму человека.

За единицу измерения поглощенной дозы в международной системе единиц принят грей (Гр). 1 Гр — это такая доза, при которой массе 1 кг передается энергия ионизирующего излучения в 1 джоуль.

— Для сравнения, лечебная доза за 1 сеанс при лечении онкологических заболеваний составляет 2 Гр (локально на опухоль), а при достижении поглощенной дозы до 100 Гр (одномоментно всем телом) смерть наступает через несколько часов или дней от повреждения центральной нервной системы, — объяснила Ольга Гончарова.

Обычно на практике переводят рентгены в греи, просто деля их на 100: 100 рентген — 1 грей, 0,01 грея — 1 рентген.

У людей, со слов Гончаровой, нет механизмов, способных улавливать и воспринимать ионизирующее излучение.

— Для него нет барьеров в организме, поэтому любая молекула может подвергнуться радиоактивному воздействию, последствия этого могут быть самыми разнообразными, в том числе вызывать неизлечимые заболевания и генетические мутации, — считает Ольга Гончарова. — Радиация воздействует на организм на микроуровне, вызывая повреждения, которые заметны не сразу, а проявляют себя через долгие годы. Поражение отдельных групп белков, находящихся в клетке, может вызвать рак, а также генетические мутации, передающиеся через несколько поколений.

Как раз возбуждение отдельных атомов, говорит Ольга, может привести к перерождению одних веществ в другие, вызвать биохимические сдвиги, генетические нарушения. Пораженными могут оказаться любые структуры, жизненно необходимые для нормальной клеточной деятельности.

По словам Ольги, воздействие малых доз облучения обнаружить очень сложно, но, как правило, они наносят вред организму. А вот какой именно, уже зависит от количества полученной дозы радиации и в целом изначального здоровья человека.

— У людей, которые получили большую дозу радиоактивного облучения, появляются симптомы лучевой болезни, — подчеркнула Ольга. — Разрушению в первую очередь подвергаются те органы, клетки которых делятся наиболее быстро: это лимфатические узлы, селезенка, костный мозг, органы половой системы, слизистая оболочка желудочно-кишечного тракта, кровь, кожа.

Также Ольга Гончарова отметила, что после трагедии на Чернобыльской АЭС отмечался всплеск заболеваемости раком щитовидной железы как за счет внешнего излучения, так и из-за накопления изотопов йода организмом.

— Не нужно забывать, что разумное применение радиации может быть спасительным для людей, страдающих онкологическими заболеваниями. И на сегодняшний день лучевая терапия на протяжении онкозаболевания может назначаться до 60–70% пациентов, — подытожила врач-радиолог.

17 января 2021 года после продолжительной болезни ушел из жизни ликвидатор аварии на Чернобыле Николай Антошкин. Он родился в Башкирии, а последние годы своей жизни работал в Госдуме РФ.