Рустам Шайхутдинов, пианист, педагог, профессор УГАИ им. Загира Исмагилова: «Роль классического искусства в наше время недооценивается»

В свои 33 года Рустам Шайхутдинов добился многого. Он является заведующим кафедрой специального фортепиано Уфимской государственной академии искусств имени Загира Исмагилова, кандидатом искусствоведения, профессором, был удостоен Государственной молодёжной премии Республики Башкортостан имени Шайхзады Бабича. Он блистал на международных конкурсах во Франции, Италии, Швейцарии и Болгарии.

Рустам Шайхутдинов окончил Российскую академию музыки имени Гнесиных в Москве, стажировался под руководством ведущих профессоров Европы, США и России. Давал концерты и мастер-классы в городах России, Украины, Италии, Чехии, Южной Кореи. Сегодня он передает богатый опыт своим ученикам, которые радуют своего наставника, покоряя все новые вершины.

– Рустам Раджапович, помните, когда вы впервые познакомились с роялем?

– Вообще, сложно сказать, когда это точно произошло. Ведь оба моих родителя – музыканты. Папа – баянист, мама – пианистка. И когда я был еще в утробе матери, то, думаю, уже тогда все впитывал. Подобные факты уже давно доказаны наукой. Неслучайно дети очень часто наследуют профессию родителей. И дело не только в том, что тем самым старшее поколение хочет видеть в детях свое продолжение, все происходит на более глубинном, генетическом уровне.

Поэтому получается, что музыкальная «закваска» стала определяющей. Я с детства видел, как папа занимался по много часов. Занятия за инструментом требуют огромного количества времени, сил и энергии.

Кстати, родители никогда не заставляли меня заниматься музыкой. И были даже моменты, когда (наверное, учитывая финансовое неблагополучие нашей профессии), мама с папой пытались меня направить в другое русло. Они хотели, чтобы я занимался иностранными языками или математикой, которая у меня хорошо шла. Но музыкальное искусство притягивало меня сильнее.

– Не пожалели, что выбрали музыку?

– Я получаю от своей профессии колоссальное удовольствие. Ведь уникальность нашей профессии в том, что невозможно разделить саму профессию и увлечения по жизни, в музыке это единое целое! И лично для меня это сочетание перекрывает собой все финансовые вопросы. Изучаемая музыка, мысли об учениках в голове присутствуют постоянно. Гинзбург говорил, что тот пианист, который, вставая из-за рояля, перестает заниматься, плохой пианист. Он, конечно же, совершенно прав.

К тому же, работа с учениками занимает колоссальное время. Одно лишь обдумывание репертуара для них – уже дело весьма непростое. Это, по сути, как лекарство, которое доктор прописывает. Все надо очень серьезно продумать и взвесить, здесь нельзя действовать по принципу «будь, что будет». Репертуар для ученика – это схема его в творческой жизни как минимум на полгода, год.

– Как считаете, в чем вы себя лучше реализовали – в науке, педагогике или в творчестве?

– Здесь трудно, наверное, разделять. Это все переплелось. В современных условиях очень важно, чтобы человек владел как можно большим количеством знаний и умений. Мне хотелось бы, что мои ученики следовали этому принципу. В этом, как мне кажется, один из залогов успешности. Поэтому я иду тремя дорогами, которые, естественно, пересекаются. Наш знаменитый корифей Нейгауз говорил: «Я терпеть не могу педагогику, но очень люблю своих учеников». Я вслед за ним могу сказать то же самое. Педагогика отнимает огромное количество времени. Вместо того чтобы самому заниматься, ты сидишь со студентами, мучаешься, нередко ругаешься, а время уходит. Но зато когда у них хотя бы немного получается, то испытываешь колоссальную радость. Я уже не говорю о том, что каждый из них очень интересная личность.

– Можете ли назвать себя успешным человеком? Все-таки в таком молодом возрасте уже многого добились.

– Единственное, что могу сказать, – я получаю большое удовольствие от того, что делаю. Не знаю, может быть, это и есть признак успешности. Успех – это такое относительное понятие: сегодня так, завтра по-другому.

– Ваш ученик Искандер Гафаров недавно занял первое место на конкурсе имени Александра Скрябина в Париже. Было ли это для вас неожиданностью, или это закономерный успех?

– Нельзя сказать, что мы не надеялись на успех. Вместе с тем при подготовке к любому конкурсу важны не премии, а сам процесс подготовки. Это, я считаю, самое главное. Понятно, что наши дети в психологическом плане поставлены в достаточно дискомфортные условия. Потому что для нас участие в любом конкурсе – это вопрос жизни и смерти. Такое количество финансовых и материальных усилий прикладывается (одни лишь дорожные расходы чего стоят!), что они чувствуют за собой огромный груз ответственности. Хотя они об этом думать, конечно, не должны. Тут можно позавидовать европейцам, которым 40 минут до Берлина доехать, полтора часа до Парижа. Сегодня они сыграли на одном конкурсе, через две недели примут участие в другом. Здесь не получилось, они поехали пробовать свои силы в другом месте…

Самое главное, еще раз повторюсь, – это подготовка к конкурсу. То, как ученик работает в период подготовки, не сравнимо с тем, как он готовится к очередному академическому выступлению. Потому что исполнитель приобретает в первую очередь сценический опыт. По-настоящему он может выразить себя только на сцене. Только она может вынести окончательный вердикт.

Когда я готовил к ответственному конкурсу имени Юдиной, который проходил в Санкт-Петербурге, моего ученика Руслана Воротникова, мы очень переживали, и я сомневался по поводу поездки – надо ли ехать? И одна наша преподавательница тогда мне сказала невероятно мудрую фразу, которая стала моим девизом: «Джигит растет только в седле». На меня это тогда произвело впечатление, ведь это на самом деле так.

И тогда Руслан единолично получил первую премию. Он очень хорошо играл. Конечно, на конкурсе нигде и никогда успех не гарантирован, но, в любом случае, в седле оно как-то интереснее.

– Получается, что сейчас участие в конкурсе для молодого музыканта – это редкость?

– Скорее, наоборот, в нашей стране в последнее время наблюдается конкурсный бум. Невероятное их количество проводится в пределах России, немалое количество наших музыкантов выезжает за границу. На мой взгляд, у этого процесса есть как положительные, так и отрицательные стороны. В советские времена участие в международных конкурсах было событием планетарного масштаба. Тогда от страны могли поехать максимум два-три человека.

Поэтому тогда рушились очень многие судьбы. Музыканты не преодолевали отбор, будь то по музыкантскому уровню или по линии парторганизации, не могли выехать за рубеж, а без звания лауреата им не давали концертного зала. С другой стороны, уровень тех музыкантов был высочайшим. Советское – значит отличное.

– А что происходит сейчас? Нас по-прежнему боятся?

– Слава богу, в наше время никаких запретов нет. Если человек чувствует себя готовым, то может рисковать и ездить. Однако и качество игры на конкурсах бывает разное. Приходиться слушать всякое, находясь там в качестве члена жюри или педагога. Не скрою, что порой бывает за державу обидно. Но в целом плюсов больше в этой ситуации. Потому что когда ученики приезжают с конкурсов, то потом совершенно иначе начинают готовиться к своим новым выступлениям. Преодолев барьер, закалившись, они гораздо лучше понимают, осознают, как нужно готовиться к сценическому выступлению.

– Представителей каких стран вы бы назвали сильными на сегодняшний день?

– На мой взгляд, на многих современных конкурсах нередко схватки происходят между представителями российской школы и азиатских стран – корейцами, японцами, китайцами. Вы видели, что они творят на последних Олимпиадах? Вот то же самое происходит и в музыке. Не секрет, что раньше пианисты очень различались по своей национальной принадлежности. Был железный занавес. С одной стороны это, конечно, очень плохо. А с другой – особенности национальной культуры не расплескивались. Русского пианиста с французским было очень трудно перепутать. Сейчас, когда все в открытом доступе, японец едет заниматься к русскому профессору, русский пианист едет стажироваться в Германию. Все настолько перемешалось и перепуталось, что говорить о пианистах как о представителях какой-то культуры очень трудно.

Не секрет, что зарубежные коллеги признают нашу систему обучения музыке лучшей в мире. Никто ничего лучше пока не придумал. И те же самые японцы и китайцы учатся по нашей системе. У них схожий отбор, есть подобия наших спецшкол.

А когда наши российские музыкальные школы переводят в дополнительно образование и лишают финансирования, о чем тут можно говорить?

– С концертами вы были во многих странах. Публика отличается? Говорят, что русских слушателей, к примеру, трудно обмануть, они более образованные.

– Один из великих пианистов Владимир Горовиц в своей книге писал, что публика – это удивительная субстанция. Каждый отдельный человек, сидящий в зале, может быть полным идиотом, но все вместе они выдают безошибочный результат, определяя уровень исполнителя, артиста.

Действительно, наша публика очень искушенная. Это мнение не только российских музыкантов, но и зарубежных. Они признают, что играть в российских залах – это огромная ответственность.

Наша публика до определенного времени была очень образованна. Охват музыкальным образованием в стране был очень широкий. Думаю, что процентов у 80 была за плечами музыкальная школа, пусть не блестяще оконченная, но она была. Поэтому люди о музыке судили не просто на уровне обывателей.

К сожалению, сейчас в нашей стране классическая музыка находится на второстепенных ролях. В отличие от Запада и Азии. В Корее, к примеру, считается абсолютно нормальным, когда ты садишься в такси, а там играет классическая музыка. И не потому, что шоферов заставляют, а им нравится. А если сядешь в нашу «газель», то, пока доедешь до работы, такого наслушаешься!

В Италии очень популярны фестивали классической музыки на открытом воздухе. Они на центральной площади раскидывают шатер, где происходит выступление. При этом маленькие дети могут бегать туда-сюда. В первое время меня это очень сильно возмущало. Как так?! Мне за исполнителей было обидно, получается какое-то неуважение к ним. А потом я задумался: пусть хоть в таком легком варианте, но происходит приучение к музыке. Сейчас этот ребенок бегает весь концерт, а через неделю пусть хоть одну пьесу, но послушает. Потом будет больше. Кто-то пришел на концерт послушать классическую музыку, а кто-то сок попить с друзьями. Потихоньку и происходит втягивание. Это, конечно, вызывает у нас легкую зависть, не говоря уже о том, какое место уделяется классической музыке на телевидении и радио.

– У нас когда такое будет?

– Очень трудно сказать. Потому что подобную пропаганду нужно вести с детства. Это должна быть какая-то массированная атака. Если с экранов и радио на 99% несется низкопробная попса, то человек выбирает из того, что ему предлагают. Он же не может выбрать то, чего нет.

– Вы сами только классическую музыку слушаете?

– Нет конечно. В любой музыке есть классические образцы. Я, например, очень люблю джаз. Недавно был на премьере мюзикла «Голубая камея», где мой ученик Руслан Воротников пел заглавную партию. Мне очень понравилось, потому что это действительно качественный продукт. Я не против поп-культуры. Но другое дело – она низкопробная или качественная: живой вокал, музыка и мастерство или это легкий способ отъема денег.

– Как можно разглядеть в человеке талант?

– Если вести речь об отборе, то, конечно, есть профессиональные параметры, которые проверяются в музыкальных школах, колледжах. Попадая к нам в вуз, дети уже проходят десятилетний путь. И те, у кого нет музыкальных перспектив, как правило, все-таки сходят с дистанции.

– Как трудоустраиваются ваши выпускники?

– Как это ни удивительно, практически все находят себе работу по окончании вуза. Основная масса, конечно, идет преподавать, многие работают концертмейстерами. Меня радует, что конкурсы на нашу кафедру не снижаются. Люди идут, несмотря ни на какие кризисы.

– Чего, на ваш взгляд, сегодня не хватает нашему искусству?

– В первую очередь, классическому искусству не хватает в широком смысле внимания. Это что касается политики государств. Известно, что в 1990-е годы многие музыканты вынуждены были уехать за рубеж или уйти из творчества, чтобы зарабатывать деньги и кормить семьи. Несмотря на это, уровень фортепианного искусства в России по-прежнему высок. Те позиции, которая заняла наша культура, пусть и с трудом, но удерживается. Профессионалы-энтузиасты, которые отдают всю жизнь музыке, просиживают с учениками до ночи, еще не перевелись.

В нашей стране, я считаю, нет достаточно продуманной политики. Посмотрите, как пиарят бездарный поп-концерт, и какие за это гонорары получают артисты! Сравните с нашей сферой.

Надо учитывать, что те же музыкальные школы, которые почему-то сейчас перевели в дополнительное образование, выполняют колоссальную социальную функцию. Они же работают на государство, а не на академию искусств. Вместо того, чтобы пойти покурить в подъезд или, не дай бог, уколоться, ребенок идет в музыкальную школу. И пусть из него не вырастет Рихтер, но он же занят делом.

Вообще, отношение нашего общества к классическому искусству – это общенациональная проблема. Его роль недооценивается.

– Есть ли у вас профессиональная мечта?

– Все мои мечты связаны с моими учениками. Я очень рад, что у них многое получается. Двое моих выпускников Руслан Воротников и Тимур Минибаев уже стали моими коллегами, преподают на кафедре специального фортепиано. У Руслана выдающиеся успехи в области джаза, Тимур начал работу над диссертацией. Очень радует самая маленькая моя ученица Алла Сычёва, недавно ставшая лауреатом Международного конкурса в Бельгии. Если у каждого моего ученика всё будет хорошо, то и для меня это будет огромная радость.