Баня под обстрелом и сон в землянках: воспоминания ветерана из Башкирии, который освобождал Белоруссию, — часть 3

UFA1.RU продолжают серию публикаций с воспоминаниями фронтовика из Учалинского района Башкирии Расима Зулькарнеева, который участвовал в боях на Курской дуге и освобождал Белоруссию. С разрешения его дочери мы публикуем на нашем сайте воспоминания Расима Нигматовича, которые он при жизни записал сам.

Если вы только что узнали об истории Зулькарнеева, рекомендуем сначала прочитать предыдущие отрывки из его дневника.

Мы, разведчики, всё время с пехотой. Когда мы подходим к деревням вплотную, немцы прямо над нашими головами, невозможно поднять головы. Окопаться тоже нельзя — вода. Благо много воронок от снарядов, они только наполовину залиты водой, укрываешься на сухой половине. После напряженной перестрелки мы снова получаем приказ отходить. Оставляем убитых, несем раненых — и так каждый день.

За время боев мы похудели. Кормежка была плохая. Пока донесут пищу, она остывает, потому что холодно. Хлеб рубили топором и жевали. Всё холодеет: и душа, и тело. Спим очень немного, потому что холодно, сыро. 26 ноября наступавшие левее нас войска овладели Гомелем. Враг впереди нас дрогнул и стал отступать. Так мы зашли в Калинино и Поколюбичи.

Вскоре наш трактор подорвался на противотанковой мине. Сначала его бросили и пошли дальше. А потом комбат вызвал меня, развернул карту и показал, по какому маршруту будет двигаться батарея, приказал записать названия сел и мне отправиться назад — охранять этот трактор до прибытия ремонтной бригады.

К вечеру хозяйка ближайшего дома пригласила меня кушать. Помню, обед был небогатый, но приятно было внимание. Вскоре приехали наши ремонтники с запасными частями. А я поехал на попутных машинах догонять свою батарею.

Их я настиг в деревне Телеши. В деревне, сравнительно целой, скопилось очень много народу из Брянщины. Немцы гнали их на запад, но, оставив Гомель, поспешно отступили, бросив своих пленниц. Мы, молодежь, организовали танцы, песни.

Местные были сильно напуганы, но постепенно привыкли к нам. Тем временем тот трактор пригнали. Снова приказ зовет солдата вперед, на запад. Весь декабрь 1943 года мы простояли в обороне на открытой местности. Немцы, как всегда, на выгодной позиции, на верхотуре, а наши — внизу. Каждый день наши атаки отбивались с потерями для нас.

Мылись в бане, хотя «баня» это сильно преувеличено. Под ногами камни, снег, сверху палатка, рядом в бочке горячая вода на костре, вот и вся баня. Выбежишь на снег, наберешь горячей воды, лезешь под палатку мыться.

Нормальная баня была под обстрелом немцев, но она работала, оттуда часто выскакивали солдаты, пораженные осколками стекла. Вот так прошел этот последний месяц трудного для меня 1943 года, перевернувшего весь уклад моей жизни. Тут мне вручили первую медаль «За отвагу» за участие в боях за Гомель.

В январе 1944 года нас подвинули чуть левее, на реку Березину, в район поселка Шацилки. До войны здесь была станция, деревообрабатывающее мебельное предприятие. Огневые позиции находились в лесу, а НП сначала был недалеко от разбитого железнодорожного моста на крутом берегу. Это впервые было, что наш берег господствовал над немецкими позициями.

Зато они были в лесу, а мы на открытой местности. Оборудовали землянку, крытый в два наката НП и дежурили у стереотрубы, засекали цели, изучали немецкую оборону.

Я часто видел, как противник с большим биноклем наблюдает за нашей территорией. Каждый день перед обедом в одно и то же время они обстреливают район нашего НП. Из-за этого обед к нам опаздывал, приносили его уже остывшим.

А однажды термос пробило осколком и борщ вытек. Комбат решил покончить с этим безобразием. Поставил передо мной задачу: тщательно изучить и найти место, откуда немцы корректируют огонь.

Я пришел к выводу, что немцы корректируют огонь с насыпи. Однажды, когда я направил стереотрубу на этот НП, немец направил на меня бинокль. Сидим. Вижу, немец нагибается и командует, видимо, по телефону. Через некоторое время слышу выстрелы из-за леса. Снаряды берут меня в вилку, а потом на поражение. Крепко они взяли меня в оборот.

Снимаю трубу и сажусь на дно блиндажа, а он ходит ходуном от близких разрывов. Прямого попадания не было, но ход сообщения с блиндажом был завален, маскировка с него вся была снята, земля кругом изрыта. Комбат спросил, где корректировщик немцев. Я ответил, что на насыпи перед мостом.

Командир дал указание нанести туда удар. После батарейной очереди 120-миллиметровая гаубица разворотила всю насыпь, полетели шпалы. НП немцев был разрушен.

Вдруг в январе месяце потеплело, и пошел мелкий теплый дождик, вызвав большое удивление у меня, уральца. Я впервые в жизни увидел такое явление. Мы были в валенках, они разбухли в воде, а сушить не всегда представлялось возможным.

Встал вопрос: как достать обувь, чтобы не промокала и было тепло. Не помню как, но достал я немецкие бурки, они жали в подъеме, я их разрезал на этом месте, всё равно они были теплее — на коже и меху. Правда потом мне сказали их выбросить.

Тем временем мы готовились форсировать Березину. Перед сменой мы, разведчики, решили попугать немцев. Подходит мой напарник, я — у стереотрубы, как раз наблюдаю, как на том берегу немецкий офицер собрал каких-то военных и ставит задачу.

На фоне леса их бело-рыжие куртки хорошо наблюдаются. Я указываю напарнику, куда целиться из автомата, а сам корректирую. Хотя, знаю, что из ППШ на таком расстоянии ничего не сделаешь, но немцы забегали, кто куда, а нам — потеха.

На другой день рано утром начали форсировать Березину. К рассвету выбили немцев из первой траншеи и вошли в лес. Оказывается, страшно в лесу под артобстрелом. Снаряды задевают о ветки и рвутся вверху, увеличивая радиус поражения. Разрывные пули немцев рвутся на деревьях сзади нас, создается впечатление, что стреляют со всех сторон.

Тут мне ставят задачу: пробраться под обстрелом до пехоты, найти командира взвода или роты, которых мы поддерживаем, и узнать координаты целей, которые необходимо подавить. Пока я готовился идти, мимо пробежал подносчик боеприпасов с ящиком мин.

Я заметил, что он сам в ботинках и несет на плече новые ботинки, видимо, только что снял с убитого. Бой кипит, кругом стрельба. Подхожу к большому дубу, под которым лежит, раскинув руки, убитый боец, рядом разбросаны мины, разбитый ящик и пара ботинок, перевязанных шнурками.

Нашел командира взвода, получил координаты и опять под сплошным обстрелом двинулся обратно. Командир доложил комбату о целях, как будто сам их нашел. Немного позже я понял, что он должен был находиться вместе с пехотным командиром и знать всю обстановку, подавляемые цели, а он по своей трусости этого не сделал.

На следующий день нас отослали обратно, на левый берег Березины. Река была уже не та. Всюду воронки от снарядов, чуть затянутые льдом. В такую воронку и угодил мой друг Габбасов. Его сумели спасти, а карабин ушел на дно. Пока мы добрались до блиндажа, все превратились в ледышки. На нашу радость там топилась печурка, мы разделись, всё повесили сушить, нам поднесли по 100 грамм и мы уснули.

Ночью большая группа разведчиков и связистов во главе с начальником разведки дивизиона отправляется на другой берег. Здесь в землянке оставляют меня и радиста. Мы используем возможность, возле печки давим вшей и сушимся.

Под утро все наши возвращаются мокрые и злые. Спрашивают, не был ли командир. Оказывается, они попали под сильный артналет, лейтенанта немного царапнуло в руку и он, бросив взвод, мимо нас и комбата ушел в тылы, в медсанбат, где околачивался с неделю, и за этот «подвиг» сумел получить орден Красной Звезды.

Начальник разведки днем спросил, кто желает добровольно пойти на тот берег и установить связь с пехотой. Мы с радистом решили пойти. Все ведь уставшие, а мы отдохнувшие. Задача была очень сложной. Они ночью не сумели пройти, а нам нужно было сделать это днем на глазах у немцев. Нас проводили как идущих на верную гибель.

Мы благополучно прошли через лед. Зацепились на тот берег. Пошли по траншее вдоль берега, у нас нет точного представления о местонахождении роты, но у нас уже есть достаточный опыт и нюх разведчиков. Нам путь указывает тропа, усеянная трупами, лежащими в различных позах. Тут многие пытались пробиться до нас, и они лежат, кто обняв патронный ящик, кто с термосом, кто уткнувшись в снег, кто раскинув руки.

Мы идем быстрым шагом, согнувшись, от рубежа к рубежу, ведем наблюдение, намечаем маршрут и дальше. Пока нам везет, отдельные снаряды разрываются вдалеке. Немцы правее, где-то рядом дали дважды пулеметную очередь поверх наших голов. Вот скрип шестиствольного миномета, мы мигом прячемся за огромное дерево и скатываемся в овражек.

Налет переждали благополучно. Пошли вперед. Вот и траншея. Земля здесь песчаная, обвалилась, и траншея также превратилась в широкий овражек. Но всё же мы в укрытии. Пошли по траншее, натыкаемся на убитых, а живых нет. Как будто вся траншея вымерла. Нашли двух наблюдателей. От них узнали, что командир роты находится правее, идем обратно. Нашли просторный немецкий блиндаж.

Здесь лейтенант Иванов и с ним вся рота 12 человек. Выставили наблюдателей и отдыхают. Они были удивлены, увидев нас, людей с того берега. Вот уже двое суток к ним никто не может пробраться, посыльные гибнут. Но, когда узнал, что с нами рация, замахал руками — идите подальше от блиндажа, иначе немцы засекут. Послал вправо, где устроился в открытом окопе их радист. Мы тоже развернулись, связались, доложили обстановку. Получили приказ оставаться в боевых порядках до ночи, а ночью нас подменят.

Мы с радистом нашли крытый ровик и вдвоем улеглись в него на дно. В тесноте, да не в обиде. Немцы периодически обстреливают из орудий и минометов позиции пехоты, а нам страшно только прямое попадание. Мы, артиллеристы, знаем, что это такое. Вспоминаем детство, школьные годы.

Радист рассказывал про Сталинград, где жил, а я свой Урал вспоминаю. Так мы провели несколько часов, а потом почему-то нам вдвоем стало тоскливо, нас потянуло к людям, и мы вдруг решили пойти в траншею — это в 10–15 шагах. Только мы вошли в траншею, начался такой силы артналет, что мы бросились на дно траншеи.

Снаряды в основном пролетали. Поднимаем головы и видим: там, где мы сидели пять минут тому назад, на месте ровика образовалось огромная воронка и идет дым. Мы были бесконечно рады, что благодаря интуиции спаслись от стопроцентной гибели.

Когда вечерело, командир роты перебрался в еще более просторный блиндаж с выходом в сторону немцев и вызвал нас к себе. Мы голодные, уже сутки без еды. У пехоты был сухой паек, они кое-что нам выделили. Тут пришел наблюдатель и доложил, что немцы зашевелились, похоже, готовятся наступать.

В подтверждение его слов начался сильный артналет. Нам раздали патроны-гранаты и включили в боевой порядок, указали место в окопе. Подсчитали всех живых, набралось 18 человек. Немцы постреляли, пошумели, но из своих окопов не вышли. Нам объявили отбой.

Вскоре пришли наши. Нам принесли сразу завтрак и обед. Мы поели и получили приказ отправиться на свой берег, в тот же блиндаж. Мы обрадовались, без особых приключений добрались до блиндажа, а там нас ждал ужин. За это форсирование Березины нас обоих представили к медали «За отвагу».

Подошел праздник День советской армии — 23 февраля. Мы еще раз сменили НП и огневые позиции. Праздник отметили в боях. Задача — прорвать немецкую оборону, овладеть деревней Бродки и далее перерезать железную дорогу Жлобин — Калинковичи.

Утром 23 февраля началось это наступление. С большими потерями в этот день мы прорвали немецкую оборону и заняли Бродки — маленькую деревушку, окруженную болотами и лесом. Танки не применялись, всё бралось солдатской кровью. К вечеру мы свой НП перенесли в Бродки.

Село небольшое, на той стороне еще шла перестрелка, а мы облюбовали дом в левом ряду и решили выкопать ровики возле дома. Земля промерзла, мы копали до полуночи, но и по колено не сумели выкопать. Тогда какая-то светлая голова догадалась оборудовать блиндаж прямо в доме.

Дело пошло быстро, отодрали полы, углубили подвал и накрыли бревнами. Залезли и уселись в ряд. За ночь было несколько прямых попаданий в крышу дома, крыша горела, и всё время крайним приходилось выходить, подниматься на чердак и тушить пожар, чтобы не сгореть в своем подвале.

На следующий день бой разгорелся с новой силой. Наши цепи дошли до железной дороги, приказ был почти выполнен, но тут немцы вызвали бронепоезд и под прикрытием орудий и пулеметов контратаковали и отбросили наши части. За каких-нибудь полчаса перестал существовать наш стрелковый полк. Наступающие на главном направлении немцев остановили.

Обе стороны перешли в оборону, успокоились на достигнутом. В марте 1944 года нашу батарею перебросили на другой участок. Огневые позиции были в лесу, оборудовались добротно, ходы сообщения между орудиями и блиндажами крытые. Даже гаубицы были укрыты под накатом. Благо много леса.

Пехота имела траншеи во весь рост с блиндажами. Было приказано сделать на НП укрытие из шести накатов. Комбат пожалел нас, пошел на хитрость. Сделали три наката настоящих и три — только торчали короткие бревна. Приказ был поглубже окопаться. Передовая проходила по открытой местности, каждое движение немцев было видно, поэтому нам, разведчикам, было весело дежурить и наблюдать.

Весь месяц шла небольшая перестрелка, но зато свирепствовали снайперы. В середине марта я заболел, от простуды пошли чирьи по всей спине. Мне нельзя было переворачиваться на спину. Однажды, когда стоял на посту, потерял сознание, и утром комбат отправил меня на огневые позиции, а оттуда — в медсанбат. Я шел как во сне, каждый шаг давался с трудом, была высокая температура. В какой-то момент я сел на пенек отдохнуть и потерял сознание.

Дальше помню, как клали на повозку, и потом очнулся в землянке медсанбата. Лежу один в низкой землянке в спальном мешке. Сидеть нельзя, можно только лежать, несколько дней бредил, сознание было туманное. В день раз-два заползет фельдшер, сделает укол, потом санитар принесет поесть и больше никого.

Так я пролежал около полутора месяцев. Однажды почувствовал себя хорошо, выполз из землянки на улицу, а там солнце, да такой запах весны, а я настолько был слаб, что опять потерял сознание. Санитары снова затащили меня в землянку.

Перед Первомаем я вышел из санчасти и прибыл на свою батарею. Тем временем произошел ряд изменений. Габбасов был осужден и отправлен в штрафную роту. За что — уже не помню. Так к нам прибыло молодое пополнение 1926 года рождения (я 1925-го). Появились два новых разведчика, а из тыла нам прислали подарки, письма.

Простояв более двух месяцев на этом участке фронта, в мае мы прибыли под станцию Жлобин. Половина станции в наших руках, а другая половина — у немцев. Опять потянулись скучные дни обороны. Днем ведем наблюдение за противником, засекаем цели, а ночью стою на посту. Ночи становятся всё короче, мы заступаем с вечера и стоим до утра.

Правда надо быть начеку, участились случаи прорыва в тыл разведгрупп противника. Наши войска на севере и на юге наступают, а мы, как вкопанные, часто заходит разговор о наступлении. Однажды лежим на нарах в блиндаже, курим махру и ведем разговор. Лейтенант говорит, что скоро, вероятно, и мы начнем наступать, а наступление связано с потерями, мы в обороне привыкли к постоянству, а скоро кое-кого можем недосчитаться.

В конце мая нас стали лучше снабжать по всем статьям, чувствовалось, что начинается какая-то подготовка.

Продолжение следует: за выходом нового выпуска следите в специальном сюжете на UFA1.RU.