Ефим Шифрин, актер театра и кино, юморист: «Всегда считал себя маминым сыном, а оказалось, что и папин»

Минувшая осень для Ефима Шифрина стала невероятно насыщенной в плане работы: он снялся в нескольких новогодних проектах, в фильме Мирзоева «Контракт», ответил на вопросы детей в рамках проекта «Сто вопросов взрослому», съездил по стране со спектаклями и сольными концертами. Тем не менее ему удалось выкроить время и после одной из вечерних репетиций рассказать нашим читателям о том, кому он доверял свои секреты в юности, что его держит в России и какой сюрприз ему преподнесли на съемках мартовской передачи Малахова «Пусть говорят».

– Ефим, в этом году вам исполнилось 55. Юбилей – традиционное время подведения некоторых жизненных итогов, правда? Не считали, сколько интервью вам довелось давать журналистам за время своей актерской деятельности?

– Никогда не считал. Но редко отказываю журналистам. И иногда об этом жалею. Вот, например, недавно я вернулся из одного города, где мы играли спектакль. Так получилось, что у меня не было времени на каждого из трех местных журналистов, жаждущих общения. Пришлось устроить общую встречу, они задавали вопросы по очереди и впоследствии пользовались одной и той же звуковой фонограммой. Все трое были вооружены модными гаджетами, диктофонами, записывающей видеотехникой. Но несмотря на это, все три интервью вышли с совершенно разными вариантами текстов. Так, в одном издании сообщалось, что в Америке вывеска русского ресторана «Русский самовар» сделана на русском языке, а в другом вопрошали, мол, разве вы можете себе представить, чтобы в Америке вывеска на ресторане была сделана на русском языке?.. Меня эта журналистская небрежность иногда просто бесит, выводит из себя. Я бы еще понял, если бы корреспондентам приходилось работать в несоответствующих условиях, если бы они делали записи на манжетах, на салфетках, но тут!.. Разве можно счесть за труд свериться хотя бы с тем, что уже записано?! И зачем же мне приписывать слова, которых я не произносил?!

– Как часто вы становитесь жертвой подобной журналистской небрежности?

– Достаточно часто. Вот сейчас на одном приличном интернет-сайте опубликовали список афоризмов и выражений, которые принадлежат мне. Скорее всего, какой-то человек старался, выискивал мои цитаты, собирал их из разных источников. И, с одной стороны, я должен быть этому человеку признателен. Но с другой, я в половине афоризмов себя не узнал. Понятно, что дело не в халатности человека, трудившегося над сбором моих цитат, он ни в чем не виноват. Это все журналистские вольности. И виноваты тут представители различных СМИ, приписывающие мне слова, которых я не произносил. И как мне с этим быть?

– И как с этим бороться?..

– Бороться мне нужно со своей безотказностью. Но, к сожалению, пока побеждает она.

– Ефим, а разговором на какую тему вас легко завести? Есть наболевшее?

– Меня раздражают вопросы о соотношении юмора современного и того, который существовал ранее. Когда меня просят противопоставить Comedy Club сдержанному юмору застойных лет, я всегда взрываюсь. Собираясь веселой компанией за праздничным столом, мы все превращались в Comedy Club и никогда не сдерживали себя. А на сцене во времена, когда существовала цензура, конечно, все приобретало благочинные формы.

– Какие темы вас еще раздражают?

– Я не очень люблю вторжения в свою частную жизнь, потому что руководствуюсь своим отношением к частной жизни другого человека. Никогда не позволю себе даже у близких знакомых спросить о вещах, которые составляют круг их частной жизни. Но мое правило такое: если вопрос возник, значит, он не может повиснуть в воздухе. Значит, какого-то ответа он требует.

– Наверное, вы не любите распространяться на личные темы еще и потому, что вы мужчина…

– Я знаю и женщин, которые не склонны рассуждать о своих сердечных делах. Мне кажется, что личные переживания следует обсуждать с теми, напополам с кем они случаются. И еще заметил, что у актерских пар, часто фотографирующихся для глянцевых журналов, которые «анонсируют» свою беременность, часто бывают разлады не потому, что их кто-то сглазил. В эти глупости смешно верить в начале нового тысячелетия. Это происходит, потому что они нарушили неприкосновенность своего мира, созданного для двоих. Они пустили туда соглядатаев.

– Ефим, но ведь вы написали «Личное дело Ефима Шифрина», а значит, по сути, впустили в свою жизнь соглядатаев-читателей?

– Я не писал «Личное дело…» специально. Собственно, это и не книга, а обычный дневник, который попался на глаза издателю моей первой книжки. Было не очень ясно, какую форму эти дневники могут принять. И вот, по инициативе издателя появилось такое вот «Личное дело…», содержащее реальные документы – мои дипломы, призы, почетные грамоты… Кстати, эта инерция писания дневников вылилась в самую большую из трех моих книг – «Течет река Лета», которая вышла в прошлом году, и, по-моему, был даже раскуплен абсолютно весь тираж.

– В «Личном деле Ефима Шифрина» повествование начинается с того, что папа иногда бил вас…

–Кто бил?

– Папа.

– Да нет, что вы! Это же верлибр, такая поэтическая натужная жалоба, почти пародийный текст с этакой лукавой иронической миной! Так пишет человек, которому хочется, чтобы его пожалели, который ищет какого-то участия у других. Меня никто не бил, я вырос в семье, где на меня никто и пальца никогда не поднял.

– Ефим, в словах, которыми вы пишете о маме, столько нежности… Вы мамин сын?

– «Мамин», «папин»… Не очень люблю такое деление. Но, знаете, всегда считал, что я мамин, что с ней меня связывает нечто большее, чем с папой. Считал, что от мамы мне передались ее очевидный актерский юмор и музыкальность. Но странная штука: чем больше времени проходит, тем больше я понимаю, сколько во мне папиного, сколько во мне его неловкости и кротости… Я уж не говорю о том, что чисто внешне с годами, не утрачивая маминых черт, я превращаюсь в своего отца.

– А как часто вы сегодня общаетесь, видитесь со своим старшим братом Самуэлем?

– Физически я вижусь с ним, конечно, нечасто. Почти каждый год я бываю в Израиле на гастролях. Помимо этого стараюсь приехать еще один раз в году. Так что раза два в год я бываю в гостях у брата. Недавно и Элик побывал у меня: в этом году его пригласила группа Малахова на съемку передачи «Пусть говорят», посвященной моему юбилею. Нам устроили трогательную встречу, это был невероятный сюрприз! Показали и видео – всю нашу родню, моих племянников и внуков…

А вообще, знаете, сегодня, в эпоху Интернета, при помощи скайпа общение и встречи с родными перестали быть той проблемой, с которой люди сталкивались много лет назад, когда, уезжая из страны, они прощались чуть ли не навсегда. Ведь тогда было неизвестно даже, соединят ли телефонный разговор! То ли дело сегодня: я могу по скайпу командовать внуками, наблюдать, как они растут, что делает мой брат, как у него прошел день. Скайп мне открывает их жизнь и приближает меня к ним на дистанцию, как если бы мы находились в одной квартире. Так получилось, что я один и не один. Но пока есть все эти люди в окошке скайпа, я не чувствую себя одиноким.

– Ваш брат живет в Израиле, а вы здесь, в России. Разве не было желания покинуть страну и уехать на ПМЖ в другое место? Что вас держит здесь?

– Недавно подобный вопрос мне задала одна школьница во время съемок передачи «Сто вопросов взроcлому», которая еще ждет своего эфира. Нет, как ни странно, желания уехать никогда не возникало. Даже когда пришлось расстаться почти со всеми родственниками, проживающими в России. Я бы смирился со многими неприятностями и тяготами жизни, но никогда не смог бы позволить себе эту блажь – попрощаться с родным языком, переезжая в другую страну. Вот этого прощания я бы не вынес. Не представляю себе своего существования с профессией на другом языке. Другой язык я уже так не усвою и не освою.

– В детстве вы вели дневник?

– Не в самом детстве, где-то в подростковом возрасте, лет с 13-14. Тогда мы жили в большом доме в Юрмале. В середине 1960-х Юрмала была довольно тихим местом, не таким гламурным и фестивальным, как сегодня. Практически все время был предоставлен самому себе. Сначала я читал запоем, а потом, очевидно, счастье от прочитанного вылилось в потребность делать что-то похожее, рассказывать о том, что мне удалось пережить, что мне удалось почувствовать. Видимо, я хотел, чтобы у всего этого были свидетели. Помню, что на первом курсе училища я вообще очень много строчил. И почему-то в основном в стихах или в верлибрах. И рифмы рождались легко…

– Вам не с кем было выговориться?

– Ну, раз я доверял свои переживания бумаге, значит, некому. Со сверстниками мы как-то не обсуждали свои первые влюбленности и другие новые незнакомые чувства. А с бумагой проще было: ты же не знаешь, увидит твоя писанина своего читателя или нет. Гипотетически читатель, которого я себе представлял, очень хорошо понимал меня. Это феномен всех дневников. Это только кажется, что поэты пишут для себя. Люди пишут и для того, чтобы излиться, и для того, чтобы однажды эта рукопись попала в руки того читателя, которому будет по-настоящему нужна.

– А кому попали в руки ваши подростковые дневники?

– Не знаю, не помню. То ли в припадке гоголевского недовольства написанным я их уничтожил, то ли потерял во время своих жизненных перемещений. Но, к счастью, я об этом не жалею, не думаю, что это были какие-то значительные вещи…

– Вы полагаете, что те ваши записи так никто и не увидел?

– Почему же, их читали близкие люди. Может быть, у кого-то из них эти рукописи и хранятся до сих пор.

– Ефим, ваш первый сольный спектакль, поставленный в 1985 году, назывался «Я хотел бы сказать». А чтобы вы сегодня хотели сказать своим зрителям, спустя 26 лет?

– В принципе мне удается говорить то, что я хочу. Моя работа не зависит от сослагательного наклонения. «Если бы», «чтобы», «кабы»… Сегодня я очень много работаю – участвую в драматических спектаклях и мюзиклах, занят в съемках телефильмов, телеконцертов, ток-шоу… Ну чего же мне еще мечтать о том, чтобы хотеть что-то где-то сказать? Где-нибудь да я говорю то, что хочу.

– Ваши мартовские бенефисы в разных годах носят очень неоднозначные, можно даже сказать, знаковые названия – «Шифриноев ковчег», «Перепись населения», «Люди в масках»... Кто помогает вам придумывать их и разрабатывать сами программы бенефисов?

– Почти у всех моих бенефисов были режиссеры. Конечно, изначально идеи этих эстрадных спектаклей, которые потом выливалась в большие концертные программы, принадлежали мне. И часть названий тоже возникала в моей голове. В частности, название для программы бенефиса 2001 года «Шифрин.ру» предложил я. На заре широкого приобщения нашей страны к Интернету оно стало немаловажным, тем более что у нас уже существовал сайт. «Шифриноев ковчег» (2000) придумал режиссер Александр Горбань, «Опус №10» (2002) и «Новый русский пасьянс» (1997) – я, «Перепись населения» (2004) – режиссер Сергей Цветков.

– Надо полагать, название определяет идею и композицию каждого вашего бенефиса?

– Конечно. Бенефис 2003 года назвали «Лестница». Образ лестницы имеет в культуре очень важный смысл. Соответственно, текстовые связки между номерами отражали взгляд на собственную судьбу как на бесконечное восхождение или, наоборот, нисхождение. Но, честно говоря, в этой программе я оттолкнулся от песни, которая уже была в моем репертуаре, – от песни «Лестница» на стихи Николая Денисова.

Если говорить о программе бенефиса 2005 года «Люди в масках», то она была посвящена феномену маски – эстрадной, театральной, жизненной. Вокруг темы крутился и репертуар. Я пригласил выступить в программе исполнителей, которые как-то были связаны с феноменом маски, тех, кто работал в масках.

Последний бенефис 2006 года, который по времени совпал с моим первым значительным юбилеем и, к сожалению, с уже носившейся в воздухе идеей сноса концертного зала «Россия», назывался «Кабаре. Перезагрузка». Мне хотелось, чтобы он прошел не в атмосфере каких-то подношений, цветов, тронных речей и прочей пафосной глупости, а чтобы был связан именно с праздником и именно кабаретным, чтобы действие происходило в варьете.

– Ефим, а как возникла идея создать Шифрин-театр? Какова миссия его существования?

– Ну, театр – это слишком громко сказано. Это же не здание с колоннами, не драматический театр, это просто способ организации моей работы. Помимо того что театр может быть зданием, это еще и коллектив. Ведь даже если человек выходит на сцену совершенно один, его выступление все равно представляет труд большого количества людей, которых никогда не видит зритель, которые не выходят на поклоны, но без которых немыслима работа артиста. Поэтому театр. Вы что думаете, если возникает хоть какое-то маленькое театральное или эстрадное предприятие, разве оно обойдется без бухгалтера?..

– Читая о репертуаре Шифрин-театра на вашем официальном сайте, узнала, что пять лет назад вы были награждены дипломом Комитета физкультуры и спорта, Федерации бодибилдинга и фитнеса правительства Москвы за пропаганду спорта и здорового образа жизни. Каким образом вы этот самый спорт пропагандируете?

– Много лет я занимаюсь спортом, в основном поднимаю тяжести, чтобы быть в форме. Дома у меня полный набор физкультурника: скакалка, гири, штанга, эспандер. Лучше, конечно, тренироваться в зале, где есть еще большие тренажеры и бассейн. Но со временем всегда беда, и когда я не успеваю ездить в спортивный клуб, тружусь дома.

– А почему вы решили заняться фитнесом?

– Считаю, что артист, пока есть силы, обязан поддерживать себя в хорошей физической форме. Но своего мнения на сей счет никому не навязываю. И не могу сказать, что сам я следовал тут каким-то собственным внутренним предписаниям. Просто на некоем возрастном рубеже, лет в тридцать семь, что-то меня в моем облике стало раздражать.

А внешние перемены повлекли за собой и внутренние актерские метаморфозы. А вообще я так часто и везде повторяю, что берегу здоровье, потому и занимаюсь спортом, потому и стараюсь не увлекаться алкоголем и простыми углеводами.

– А любимое блюдо у вас есть?

– Да, драники. Их отлично готовил мой папа. Мама до их приготовления не допускалась. Папа считал, что в драники надо обязательно добавлять муку, потому что они должны хрустеть. И еще обязательно в картошку нужно добавить головку лука. Но перетереть все нужно обязательно на крупной терке. На мелкой – это для беззубых младенцев… А еще у нас в семье очень любили драники, приготовленные из равных частей кабачков и картошки. Объеденье! И никаких фуа-гра не надо…

– Вы с такой нежностью и трогательностью вспоминаете семейные традиции, семейный быт из детства... Нелегко, наверное, приходится сегодня без этого уюта во время гастролей?

– Я уже привык. Я живу как кочевник. Редко бываю дома. Но я стараюсь любое временное пристанище – купе в вагоне, самолетное сиденье, номер в гостинице – сделать уютным жилищем. Везде, как говорится, мечу территорию, сразу разбрасываю вещи. Например, когда захожу в гостиничный номер, тут же отношу в ванную комнату зубную щетку, пасту, шампунь…

– Ефим, а чем вы занимаетесь сегодня? В курсе, что последняя осень была невероятно напряженной, не было ни одного свободного дня…

– Это и в самом деле так. Буквально пару дней назад закончились съемки одной очень сложной и очень дорогой мне работы. Речь о фильме Владимира Мирзоева по знаменитой пьесе польского драматурга Мирослава Мрожека «Контракт». Я сыграл роль человека, приговорившего себя к смерти. Я читал эту пьесу и раньше. Но моя роль в ее постановке оказалась так не похожа на то, что я делал до сих пор, что отняла у меня много сил и размышлений. Мне кажется, фильм будет иметь успех у зрителей. Не благодаря мне, конечно. Тем более что Мирзоев придумал один постановочный ход, о котором я пока не имею права распространяться. Но это очень заманчивая идея для зрителя! Телефильм покажут весной и, скорее всего, на канале «Культура».

– Вы говорили, что также снялись в передаче «Сто вопросов взрослому»?

– Да, в ней, в «Параде звезд», в программе «Две звезды», в других новогодних проектах. Так, в нынешней новогодней сказке-мюзикле «Волшебная лампа Аладдина» у меня роль Мудрейшего. Сказку покажут 31 декабря на телеканале «Россия» перед «Голубым огоньком». Этой осенью вообще было очень много разъездов и очень много, просто невероятное количество, работы. Были долгие гастроли в Америке, я был в Израиле с последним спектаклем Михаила Козакова «Цветок смеющийся» по пьесе Ноэла Кауарда. К сожалению, Михаил Михайлович не дожил до нашего приезда в Израиль... Были путешествия по Испании и Португалии, в которых мне тоже пришлось работать. Правда, на теплоходе. В общем, работать в последнее время приходилось на разрыв, я даже несколько обессилел.

– Так много работы, Ефим, а отдыхать вы собираетесь?

– Знаете, я обнаружил одну простую зависимость: когда я отдыхаю, то очень устаю от этого самого отдыха. Выяснил, что депрессивное настроение у меня бывает в двух случаях: если я переработал или если я не работал вовсе. Из этих двух зол я выбираю меньшее – мне проще работа.