Родную дочь нашла во «ВКонтакте»: из-за ошибки врачей семья воспитывала девочку из Башкирии

О том, что дочка Катя — не родная, жительница Челябинска Зоя Туганова догадывалась всегда: материнское сердце не обманешь.

— Росла упрямая: ни в меня, ни в отца. Я ее спрашивала, мол, Катя, ну в кого ты такая? Теперь-то она смеется: «Видишь, мама, оказывается, это мой башкирский нрав упрямится», — усмехается 71-летняя хохлушка из Челябинска Зоя Туганова.

Корреспонденту UFA1.RU Зоя Туганова рассказала, кто и зачем подменил детей, как спустя 30 лет отыскала дочь и почему нужно было требовать по миллиону за каждый год разлуки.

Забыли в коридоре на раскладушке

Тот январский день 30 лет назад Зоя помнит, словно он был вчера. Утром начались схватки, а уже через 15 минут она на скорой ехала в роддом.

— Сразу всё пошло не так. Отвезли меня в родильное отделение, там, где клеенки голые. И вдруг говорят: «Собирайтесь!», и меня в патологию в коридоре на раскладушку положили. А у меня воды-то отходят! Я сначала ходила, потом просто стояла. Потом думаю: вроде бы схватки отпустили, и потугов нету — решила, что пойду да сама буду рожать. Прилегла на раскладушку. А тут время обед, и супом запахло, а у меня с самого утра — только полстакана чаю. Говорю: «А мне дадите поесть?». А вас, говорят, кесарить будут, — вспоминает неразбериху тех дней Зоя. — Вот, думаю, странно — анализы у меня хорошие, и вдруг — кесарить. Видимо, нас перепутали сразу: я — Туганова, а она — Тулигенова.

Забытая и голодная, Зоя пролежала на раскладушке целый день. После обеда роженицу снова повезли в родблок.

— Тут какая-то женщина сказала: «Похоже, она сама будет рожать», и меня отвели к дежурному врачу. Она спрашивает, дескать, а где у вас воды? И меня опять в родильное отделение — туда же, откуда утром забрали. Укол поставили, стали давить и начали: «Чего не тужишься?». Так какой тужишься, когда всё прошло уже, это надо было утром — ставить уколы и давить меня. Порвали рубашку всю, плюнули на меня и ушли, — рассказывает Зоя.

Ночная старородящая

Тем временем свечерело — на работу пришла дежурная смена.

— Было часов пять-шесть. Приходит акушерка Боданова, я ее запомнила: «А что это старородящую мне на ночь оставляете?». Сейчас, говорит она у меня родит. Начали опять обкалывать. Потом пришел мужик с волосатыми руками. Ка-а-ак надавил мне локтем прямо на пуп — у меня полопались глаза, голос пропал — видимо, так я орала. Ребенка насухую мне и вытащили. А она не шевелится, не ревет — ничего! Холодной водой ее плеснули. Они: «Вот, мама — корова, удушила ребенка!». Какой-то аппарат понесли, он забрякал, что-то там отсасывали. И слышу — она: «Мяк, мяк», и заревела. И они ее мне поднесли — у нее такие круглые были глаза большие, рот, ноздри широкие — как она на Мишу, мужа моего, была похожа!

«Муж татарин? Вот и не ори»

Пока Зоя отдыхала, из родблока исчезли все медики. Новорожденная малышка так и лежала у матери в ногах. И вдруг понесли еще ребенка — прокесарили маму Кати.

— Я им говорю: «Вы не перепутайте, там моя девочка лежит». Принесли мне одеяло, прикрыли прямо на родовом столе. Опять пришла Боданова. Вот ей бы сразу бирки на ручки надеть — ничего бы не было. Там же две девочки, единственное, что моя родилась на 3450, а Катя — на 2800. Так меня еще полгода мурыжили, почему ребенок вес не набирает. Ну, это ладно. Утром, когда принесли мне ее кормить, я завозмущалась: «Это что за татарку вы мне принесли? Вчера же другого ребенка показывали?!». Она прямо черная вся была, хоть и бирки мои. Ну, мне и ответили, мол, вчера орала, сегодня орешь — может, тебе психиатра вызвать? «Кто у тебя муж? Татарин? Вот и не ори».

Зоя вызнала, кого в тот день кесарили, — ту самую Тулигенову. Нашла ее в палате, она лежала в углу: темненькая, как Катя, маленькая, сухонькая.

— Я зашла и спрашиваю: «Тебе ребенка приносили?». Оказывается, еще нет. Ну, говорю, как принесут, ты сразу давай бегом ко мне. Но после кесарева она еле ходила, так меня и не позвала. А на второй день смотрю — она стоит возле двери. «Мне, говорю, ребенка приносили — на меня не похож. А твой?». «А у меня похож», и дверь перед носом у меня захлопнула. Вот это и сыграло. Если бы она сказала, что и у меня что-то не то, нам бы разменяли детей, и всё, — в сердцах сокрушается Зоя.

Проживет максимум 30 лет

Когда Зоя вернулась домой, муж с порога почувствовал неладное:

— Миша так и сказал: «Зой, но это же не наш ребенок!». Я вздохнула: «Мы же, говорю, договаривались: я рожу, а ты воспитывай. А если мы сейчас будем возмущаться, мне психушка обеспечена». Так и смирились. И расписались. Но фамилию я оставила, как у первого мужа и двух старших детей, сама-то я Нестеренко.

Михаил в дочке души не чаял — каждую минуту свободную с ней занимался. Любил без ума, без памяти. Катя была умницей. На лету схватывала. С ней можно было поговорить, как со взрослой. В три года она буквы знала, а в четыре уже читала.

Когда девочке было шесть лет, выяснилось, что у нее — тяжелый недуг: порок сердца.

— Врач сказал: «Если не сделать, 30 лет она проживет, не больше». Конечно, ей в деревне никто операцию никто делать бы не стал, — считает Зоя. — Миша ее выхаживал после операции. Как окрепла, чуть что — бежали в парк: травинки смотрели, птичек. Я бы так не смогла. Она и папу слушалась, а меня в штыки, замечания мне делала. Я так и говорила: «Миша разберись с дочерью, а то я ей наподдам». А когда он умер, Кате было 17, слушать меня она совсем перестала, а приструнить было некому.

«Не обижайся, только дочь тебе не родная»

Из-за своей внешности Кате доставалось. Мама светловолосая хохлушка, папа — татарин голубоглазый. В кого же черные, как агат, глаза и волосы цвета воронова крыла?

— У нее всегда фотографии просили, мои, отцовы — не верили, как она может быть русской! Я даже горько смеялась, мол, Мишу только слушает, он и родил, — невесело шутит Зоя.

Но в обиду дочку не давали, и Катя с успехом окончила школу, а затем и институт, получила хорошую должность на железной дороге.

— И машина есть, и шуба, и золото. С сынишкой на моря катаются, — не без гордости перечисляет успехи Кати мать.

Правда о происхождении Кати открылась, когда в личной жизни девушки случился перелом — она рассталась с супругом.

— Моя приятельница Фарида по святым местам ездит, с ясновидящими дружбу водит. Она очередной раз вернулась из Туркестана, и Катя уговорила меня к одной поехать, видимо, личную жизнь хотела устроить, — усмехается Зоя: сама-то она по шаманам ни в жизни не ходила. — Так она с порога меня за руки взяла: «Не обижайся, только дочь тебе не родная». Я и отмахнулась: «Я 30 лет это вынашиваю». А домой приехали, я Кате и говорю: можешь через компьютер посмотреть? Так и набрали: «29 января 1987 года, Тулигенова». И вышла одна только Люция. У меня руки затряслись, щека дергалась, всю колошматило — как она на Мишу похожа! Катя ей тут же написала, мол, нас перепутали в роддоме. Она ответила: «Возможно, это так».

«Всё покатилось в один день»

Раннее детство в деревне Люция вспоминает с теплотой.

— Сначала хорошо всё было у нас. Мы даже богатые были в деревне. И скотина была, ну как, подсобное хозяйство. Дом — трехкомнатная квартира. Мама дояркой работала. Папа — то ли техником, то ли трактористом. Мы ни в чем не нуждались. А потом в один день как щелкнуло, и всё покатилось, — у девушки вырывается тяжелый вздох. — В один прекрасный день застолье было в деревне, и папа ушел с соседом, а потом вернулся и спать лег. А потом приезжают люди из органов, ну, полиция, приезжает, забирает его. Мама ревет. Мне пять лет было. И вот после этого тяжело стало, и она начала спиваться. Всё хуже и хуже.

— Отец неприязненно к вам относился?

— Он меня не трогал вообще. Я росла, как сказать, не обращал на меня внимания. Соседи мне потом говорили, подозревали, что я — нагулянный ребенок. Он ни разу меня пальцем не трогал да и всех детей ни разу не шлепал.

«Она пила»

Когда супруга посадили, мать Люции словно сломалась: запустила дом и детей.

— Я постоянно с ушами мучилась. А потом в один прекрасный день, я в пятом или шестом классе училась, я вообще полностью оглохла и ничего не слышала. А маме дела не было.

— А почему вы попали в детдом? Маму прав лишили?

—У нас газ отключили, свет еще был. Мы в одной комнатушке жили. Холодно было. И вот. У меня одежды не было в школу ходить. Нас же автобус возил в соседнюю деревню, и вот я как-то побежала на автобус, у меня подошва отвалилась. Я развернулась и пошла обратно домой. Потом приехала комиссия на следующий день. Посмотрели, как мы живем, и забрали нас. И учиться я стала плохо: ничего не слышала, что учителя говорят, программу уже не понимала.

«Ваши родители — алкаши»

Поначалу Люцию определили в приют: дали матери год на исправление.

— Когда первый день в приют приехала, там над кроваткой иконка была. Там то ли ангел, то ли боженька был. Я на него смотрела и ревела — к маме хотела, просила, чтобы домой вернул меня. Потом я уже, потихоньку-потихоньку, привыкла к приюту.

— Не обижали вас?

— Нет, там очень хорошие воспитатели. Относились к нам, как к своим детям. Правда, когда мы не слушались, говорили: «Ваши родители — алкаши». Очень больно было слышать такое. Младшие братишка с сестренкой тоже были в детдоме, а старший брат в армии служил. У него был выбор: остаться, как глава семьи, и смотреть за нами или идти служить. Он выбрал армию. Вот после этого нас и забрали.

— Мама вас навещала?

— Она приехала один раз, мне было 14 лет. Это случилось через год, как нас привезли. После этого больше я ее не видела. Она умерла, когда мне было 18.

— Вы и профессию в детдоме получили?

— Нас спрашивали, мол, куда вы хотите, я сказала: «На повара». Нас отправили в Аргаяш, но остались места только на швею или продавца. И я выбрала продавца, хотя в математике ни бум-бум. Через три года получила диплом.

— Потом вернулись в родную деревню?

— Я приезжала сюда в деревню к тетке своей троюродной, по папиной стороне. Потому что этот дом (родителей. — Прим. авт.) был разрушен — ни окон, ни дверей. Папу уже выпустили, они с мамой жили в одной комнатушке. Мы виделись, я с ними здоровалась, но с ними не ночевала. У меня отвращение к ним было, обида, что мы в детский дом попали. Потом я встретила мужа, появился ребенок, и я переехала с мужем в его поселок, а два года назад перебрались в Киржакуль.

«До сих пор не могу привыкнуть»

Когда Люции пришло заветное письмо от Кати, она чуть было его не удалила.

— Мы приехали к свекровке в гости, я сидела в интернете, и тут во «ВКонтакте» мне письмо пришло. Там девушка пишет, туда-сюда, а я думаю: «Ай, опять косметику предлагают». Потом смотрю — знакомая фамилия. У меня же девичья Тулигенова, а та — Туганова. Моя мама, говорит, рожала с вашей в одном роддоме. Она запомнила фамилию Тулигенова. А я понять не могу — что ей надо от меня? И вот она мне говорит: «Надо доказать ДНК». Я попросила, мол, покажи фотографию мамы твоей. Я нашла в интернете Зою Туганову и бегом к золовке, объяснила всю ситуацию. Она говорит: «Вы вообще так похожи!». Я говорю — не может быть. Говорю, мол, вот Катя. А золовка в ответ — так она на твою сестренку похожа младшую!

Удивительную новость Люция рассказала родным. А те огорошили: дескать, обо всем догадывались.

— В один прекрасный день праздник там у них какой-то был, мать сказала: «По ходу дела, детей поменяли». Я спросила, почему же мне раньше не сказали? Мы, мол, решили, что она перепила. И всё. Родственники до сих пор звонят — узнают, как у меня дела. А я как жила, так и живу. Катя приезжала в Чебаркуль, откуда родом ее мама, познакомилась со своими родственниками. У меня такого нету — вау, мама! Я сама трижды мама. До сих пор не могу привыкнуть. Я поначалу обращалась к ней на «вы». Потом потихоньку начала на «ты».

«Роддома не существует, и спрашивать не с кого»

Семья воссоединилась накануне старого Нового года, 13 января 2017 года. Еще через неделю, 21 января, женщины встретились в Челябинске и сделали анализ ДНК: на мудреную процедуру Зоя решилась, увидев похожую историю с подмененными младенцами в передаче Малахова.

Сейчас о своей драме Зоя рассказывает так, словно и не была в ней главным персонажем, а увидела по телевизору в очередном ток-шоу. Ей даже хватило напора подать на совершивший оплошность роддом в суд и потребовать 10 миллионов — возместить пережитые страдания. Да только Фемида от Зои отвернулась.

— Я медиков винила за бирочки да за то, что меня психиатром пристращали. Вот на суде спрашивали — почему я заявление не написала, что это не мой ребенок? Да я бы тогда приговор себе подписала: я ездила на фирменном поезде «Южный Урал». А на учете-то у психиатра на железную дорогу больше никогда бы не попала, — уверяет Зоя. — Адвокат сказал, что будем заявлять 10 миллионов. А на суде я на Люцию как погляжу, так и думаю: «Господи, какой несчастный ребенок! Не видела ни детства, ничего!». Мне говорят, мол, обоснуйте сумму свою — 10 миллионов. А я взяла и сказала: «Был бы мой закон, я бы за каждый год из этих 30 по миллиону бы брала, тогда и иск был бы 30 миллионов!». Хочу квартиру ей купить, да обставить надо. И устроить их всех — троих детей да Люцию саму. Она же еще и глухая: одно ухо у нее не слышит, а другое — аппарат. Но сумму нам срезали. Сказали: «Тогда был СССР, а сейчас — Россия. Того роддома не существует, и спрашивать не с кого».

Зое присудили выплатить лишь один миллион — одну десятую от иска.

«Я занимаюсь своей жизнью и радуюсь, чего и вам желаю»

Новость о том, что родная дочь Зои — не она, а Люция, Екатерина Туганова переносила непросто. Обо всем, что чувствует и переживает, она рассказала на своей страничке «ВКонтакте».

— Хочется немного прокомментировать сложившуюся ситуацию, вернее, трагическое стечение обстоятельств, иначе это не назову! Первоочередной причиной стала эта чья-то роковая ошибка и халатность персонала. Кто знает, окажись я на своём месте, закончилась бы эта история именно так. Хочется, чтобы акценты были расставлены правильно, чтобы справедливость в этой ситуации всё-таки восторжествовала. Моральный ущерб за то, что случилось, должен быть выплачен моей маме и Люции, я ни на что не претендую, слава Богу, у меня есть почва под ногами, — писала девушка. — Добавлю ещё для любителей почесать языками: никакие версии по поводу того, что я — «дочь алкоголички и уголовника», меня не трогают. Я взяла все самое лучшее от биологических и моих родных родителей, которые воспитали меня, я продолжаю самосовершенствоваться и развиваться. У меня растет замечательный сын, который успешно учится в гимназии, играет на фортепиано, занимается шахматами и в кружке легопроектирования. Я занимаюсь своей жизнью и радуюсь, чего и вам желаю.

Хеппи-энда не будет

В феврале 2018 года на компенсацию морального вреда решила претендовать и Екатерина, женщина требовала 10 миллионов рублей. В конце апреля состоялся суд — выплату срезали в 10 раз.

— Мама надеялась, что на отсуженные деньги сможет купить нам квартиру в Челябинске, —рассказала Люция. — Теперь все планы пошли прахом. Адвокат сказал, что подавать апелляцию бессмысленно — суд размер компенсации не изменит.