Пётр Дранга, музыкант:«Да, я скромный. Я прячусь. Я часто хожу в капюшоне…»

Его директор теперь редко разрешает ему общаться с журналистами. Фотографирование с поклонниками вообще под строжайшим запретом: мол, одного Дрангу – нет проблем, щелкайте сколько угодно, с кем-либо – исключено, и притом – безапелляционно. Причина? «Его сейчас усиленно готовят к забугорной карьере, – шепчутся в закулисной тусовке. – Отсюда и все вышеперечисленные табу, смысл которых, видимо, до конца понятен только окружению Петра».

В любом случае для нашего сайта популярный музыкант все же сделал исключение. Правда с одной оговоркой – ни одного вопроса, касающегося тех самых планов…

Мой охранник меня вовсе не от поклонников бережет!

– Петр, я смотрю, везде и всюду от вас не отходит телохранитель… Это реальная необходимость?

– Вы знаете, я вам так отвечу. Мой телохранитель – это человек, который меня не от поклонников защищает, от всех тех, кому я дарю любовь свою и кто меня любит взаимно. Не от них, ни в коем разе. Просто есть такие ситуации, когда… не знаю, о которых вы, впрочем, никогда не напишете на своем сайте. Точнее, даже не посмеете написать. Вот просто не напишете… (Улыбается.) Посмотрите фильм «ФСБ».

– Да ну вас – напридумываете сейчас!

– А мы с такими ситуациями встречались! Я же вам неспроста это все говорю?..

– Ну с какими – «с такими»?

– Ай, да не стоит! Лучше этого никому не знать. Правда. И мне в том числе. Лучше, говорю же, найдите и посмотрите фильм «ФСБ»… Поэтому мой охранник защищает меня конкретно только от тех людей, которые, прочитав сейчас эти строчки на вашем сайте, прекрасно поймут, о ком я говорю. Он суперпрофессионал в своем деле. Человек, которого я нанял на эту должность, знает про это буквально все.

Но ни в коем случае это не касается поклонников, я еще раз хочу повторить! Это вот большое заблуждение. Если вы видите, что охранник идет со мной по залу, поверьте, у него и в мыслях нет предъявлять какие-либо претензии кому-нибудь из зрителей. Нет – он преследует сугубо свои цели. Он не защищает артиста от девушек с цветами, от взрослых женщин, от детей. Он бережет меня только от определенных ситуаций…

Я с пяти лет знаю, что такое – трудиться на протяжении года!

– Вы сейчас стали очень известны. Очень популярны. Масс-медиа плюс «Танцы на льду», безусловно, сделали свое дело… Вот только честно – кружит голову от свалившейся славы?

– (Улыбается.) Вы поймите, у ремесленников не бывает головокружения. Вот если бы я вдруг – ни с того, ни с сего! – почувствовал, что, например, шикарно пою, пишу классные песни и меня начинают в городах встречать на «Мерседесах» – это да-а, круто! Я бы сразу, наверное, обозвал себя звездой и крышу бы у меня снесло вмиг. Но! Я с пяти лет знаю, что такое труд на протяжении года! На секундочку. Без выходных. А потом следующий год – и ты должен трудиться так же! Так же пахать, без отдыха. Ибо малейшая пауза, и ты можешь потерять не только все накопленное за прошлые годы, но и никогда уже не нагнать потом…

Поэтому у людей, которые трудятся, я уверен, звездной болезни быть не может. Причем, именно у тех, кто приучен к такому вот труду с самого раннего детства. Это очень важно.

Безусловно, есть Бог, который определяет: кому нужно, кому – не нужно. Но ведь есть еще и другое мудрое замечание на этом свете: 10 процентов таланта, 90 процентов труда… Ведь так?

А про раннее детство я вам не зря говорю. Я вспоминаю себя в пять лет… (Пауза.) Ты становишься музыкальным. Ты начинаешь пропускать колоссальные потоки музыки через себя. Ты начинаешь их чувствовать. Совершенно разных композиторов, музыкальные формы… И вот ты запоминаешь это все, где-то как-то перевариваешь в себе, насыщаешься.

А потом ты становишься старше. И у тебя появляется уже совсем иное отношение к этому же. Дальше – больше. Ты растешь, растет твое мировоззрение, а вместе с ним меняется и ощущение от той музыки, которую слушаешь. И, поверьте мне, этот процесс – он бесконечен. Но! Теперь ты уже четко для себя понимаешь, что и откуда берется. Да та же техника, например, да? А этого дорогого стоит.

Не скрою – сопротивлялся я папе, еще как бегал от инструмента, вопил!

– Я, конечно, понимаю: отец есть отец, как никак – народный артист России, профессор Гнесинской музыкальной академии, знаменитейший аккордеонист Юрий Петрович Дранга… Но ведь, наверняка, будучи пацаном, вы элементарно бегали от его музыкальных наставлений да от инструмента?

– От отца-то? Еще как бегал! (Улыбается.) Не скрою, сопротивлялся я папе. Особенно, когда мне было лет 10-12 и я сматывался к ребятам во двор в футбол поиграть. Так сказать, нарушал режим, свой привычный образ жизни. Ведь у меня обычно все всегда было четко распланировано: общеобразовательная школа, потом музыкальная, потом еще какой-нибудь кружок… (Смеется.) А тут друзья во дворе да с мячиком! Естественно, ребенок начинает капризничать: хочу, мол, на улицу! И вот в такие моменты – да, у нас с отцом случались частые конфликты. Ну потому что отца-то ведь не проведешь! Он уже жизнь прожил с музыкой. И он прекрасно знает, что это именно сейчас, в этом возрасте, нужно усиленно заниматься музыкой и уж ни в коем случае не вопить. А я вопил сильно! (Улыбается.) По секрету вам скажу – даже до рукоприкладства с его стороны порой доходило… Но спасибо отцу!

– А кем вам хотелось стать в ту пору?

– Ой, кем только не хотелось… (Смеясь.) Но благородные были у меня все эти мысли! Я и ферму свою хотел иметь, и зоопарк свой хотел иметь, и даже, помню, были какие-то желания по поводу заповедника… Видите, меня раньше постоянно как-то все больше в сторону природы тянуло, к животным!

И модельками самолетов я еще увлекался. Какое-то время очень желал выучиться именно на летчика. Причем мне было, по-моему, даже без разницы: военным летчиком становиться или гражданским… (Смеется.) Но! Увлекаться-то я увлекался, но делом, заметьте, занимался все это время. Тем не менее. Без перерывов.

– Кумир для вас – это, конечно же, батя…

– Кумира в профессии у меня нет. Есть просто определенные люди – и они, кстати, даже необязательно музыканты, – трудоспособностью которых я поистине восхищаюсь!.. Восхищаюсь ими за то, что они на протяжении долгих лет своих… много, чего в этой жизни переживали, так ведь? Но все равно шли вперед. И самое главное – остались самими собой, верны себе, не изменили себе, своей чести и принципам… У меня есть такие примеры. Но это не кумиры. Я как-то в этом плане, знаете ли, стараюсь на все смотреть со своей колокольни, у меня на все свой взгляд.

Есть море тем, на которые я готов говорить только сам с собой

– Петр, давайте-ка представим такую ситуацию, что я провожу вместе с вами целый день в Москве. Ну, волею, скажем, каких-то обстоятельств, да?.. Что, интересно, я увижу за это время, и где мы с вами побываем?

– Вы побываете за это время вместе со мной, в первую очередь, на студии. Два-три раза в день, не менее, я обязательно там бываю. Увидите меня рядом с пультом, рядом, естественно, с аккордеоном, с музыкой, с музыкантами, барабанами – это все непременно! Вы побываете со мной в спортклубе. Наверняка. Вы побываете со мной, скорее всего, около бассейна. Потому что я люблю больше плавать. То есть, фитнес – это так, для спины чуть-чуть какие-то упражнения, а, в основном, это плавание. И подводное, и «надводное». Я обожаю плавать!

– Много проплываете?

– Много. (Улыбается.) Достаточно много, поверьте… Потом вы побываете со мной обязательно на какой-нибудь встрече. Даже, может, с журналистами. В обеденное время. Так, чтобы можно было и перекусить, и пообщаться – совместить, так сказать, приятное с полезным. А также я возьму вас с собой на концерт, на репетицию с музыкантами. Что еще?.. Съездили бы с вами к костюмерам, чтобы поговорить с ними о каких-то эскизах. (Улыбается.) Вот, кстати, если бы еще шел наш ледовый телепроект, мы бы с вами и еще с Оксаной Грищук с шести утри и до двенадцати дня проводили на льду… В общем, Москву бы вы проехали за один день раза три или четыре – это точно!

– На машине хоть проехал бы?

– (Улыбаясь.) Да, я передвигаюсь сейчас только на машине. Дело в том, что со мной, как правило, всегда очень тяжелый реквизит – это раз, ну а во-вторых… в общем-то, как вы сами понимаете, не везде мне теперь можно пройти.

– Понимаю… С такой-то узнаваемой за версту внешностью!

– (Смущенно улыбаясь.) Ну я как бы стараюсь об этом не говорить… Стараюсь не думать об этом как о трудностях. Вот. В принципе, просто нужно себя, что называется, держать и лишний раз не давать какого-то такого… специального повода. Типа, вот, мол: давайте-ка, посмотрите все на меня! Да?.. Нагонять какой-то эпатаж… Зачем? (Улыбаясь.) Да, я скромный. Я прячусь. Я часто хожу в капюшоне. И я никак не привлекаю к себе внимание.

– В душе вы, я чувствую, не публичный человек.

– В душе я вообще человек творческий. Но у меня есть такой момент… Знаете, когда я выхожу на публику, то готов делиться своими переживаниями с очень большим количеством людей! Дарить им какую-то палитру эмоциональную… И так далее, и так далее. И это будет мое нутро, естественно. А что касается замкнутости, то, конечно: есть море тем, на которые я готов говорить только сам с собой. (Пауза.)

Иногда я стараюсь остаться один. Вообще один! Даже не в компании людей, которых я очень хорошо знаю, даже не с другом. А просто вот у меня есть такая потребность – поговорить с самим собой, наедине… Это все равно, что человек, который постоянно бегает. Вот он бегает, бегает, бегает. И вдруг ему хочется присесть. Хотя бы на секундочку. Просто на одну секундочку! Дальше он опять готов бежать. Но присесть надо, конечно. Чтобы себя как-то почувствовать по-другому…

Главное – не нужно думать о плохом

– «Танцы на льду» канала «Россия»… Как вы вообще решились на это? Это же, в общем-то, колоссальный риск. В том числе и для рук. А ведь они для вас – все, ваш главный инструмент!..

– Да, это все так, но я такой человек…Сказал сам себе: «Не буду бояться!», и я не боялся. Поэтому-то, думаю, я и катался так хорошо, много-много чему научился на коньках и даже занял третье место.

– С Оксаной Грищук вы сразу нашли общий язык?

– Когда мы познакомились с Оксаной, я сразу нашел в ней какие-то сходства с собой. И сходства, и различия. Но эти вот ее слова: «Петя, надо! Через «не могу», через «не хочу» – ты должен!»… Знаете, мне это все было очень близко. Моему нутру, моему характеру. Поэтому она только добавила, разожгла еще больше костер во мне, и потом я ни на один день не «потух» во время проекта.

– Вы на самом деле до этого проекта ни разу не становились на лед?

– Я клянусь вам! Ни-ког-да… Понимаете, я родился в другое время. Мне 24 года. В моем детстве не было у родителей, образно говоря, обязаловки приводить своего малыша на каток в шесть лет. Вот мои сестренки, они это еще застали, да. У Лиды, помню, были свои белые конёчки… А у меня этого всего не было.

– Вот уж поистине – талантливый человек талантлив во всем!

– Спасибо.

– Скажите мне, ваши руки – застрахованы?

– Нет, мои руки не застрахованы. Я в этом плане, видимо, немножко суеверный человек. Лучше их вообще не разбивать и не ломать. И еще – не нужно просто говорить о плохом. Я понимаю, конечно, что кто-то что-то страхует. Я – нет. И думаю, не буду этого делать никогда...

Знаете, если человек повредил себе руку или, например, сустав, то уже никакая страховка не поможет. Железом не прошьют, кость не вставят, сухожилие обратно не вошьют. Организм будет уже по-любому выведен из строя.

Мой отец когда-то порезал себе ножом сухожилие. При каких-то обстоятельствах. И что? Пятый палец у него не работал всю жизнь… Понимаете? Да тут любая страховка, любые миллионы долларов уже не в силах будут помочь! Поэтому, я считаю, лучше себя просто беречь. А о страховке даже и не думать.

Вообще-то я еще и пою. Но сейчас не пою

– А вы не поете?

– Пою! (Улыбается.) Но сейчас не пою… Пение – это тоже интересно. Но для себя я пока выбрал все же вот такую дорожку.

– А там, глядишь…

– (Смеясь.) Ничего не скажу, не ловите!.. Вообще-то желание есть себя еще во многих вещах попробовать. В кино, скажем. Я люблю рисовать… Мне многое интересно. Театр. Кино... Посмотрим. Жизнь, она такая… Нельзя планировать.