«Мешают обществу нормально жить»: репортаж из спецшколы для детей-уголовников

В Серафимовской спецшколе Башкирии живут и учатся мальчики от 11 до 18 лет. Некоторые ее выпускники, несмотря на труды воспитателей и педагогов, возвращаются к прежней уголовной жизни и попадают на зону. Почему так происходит и как живется ребятам и учителям спецшколы — в материале корреспондентки Венеры Хисамовой и фотографа Тимура Шарипкулова.

Имена всех несовершеннолетних в этой статье изменены.

«Очень красивый мальчик»

Летом 2020 года на окраине Уфы пропала 8-летняя Марина. Темноволосая девочка ушла гулять в субботу днем и к вечеру домой не вернулась. Марина была единственным ребенком в семье. Мать сразу забила тревогу, подняла полицию.

Марину нашли в этот же вечер на берегу реки. Неподалеку от ее дома. Утопленной.

В преступлении сознался 12-летний приятель девочки Максим. Он рассказал, что познакомился с Мариной накануне ее убийства на улице, предложил дружить, после чего они обменялись номерами телефонов.

На следующий день Максим позвонил девочке и позвал гулять. Неподалеку от реки он сдавил ей шею, а когда разжал, она упала, и он ошибочно подумал, что та умерла: ее сердцебиение он не услышал. Девочку Максим решил раздеть. Зачем именно, пояснить на допросе не смог. Сказал, что не понимал, что с ним происходило в тот момент.

Тело еще живой девочки Максим положил в воду. Экспертиза показала, что Марина погибла из-за утопления в воде.

Поскольку Максиму не было 14 лет, по решению суда его отправили на перевоспитание в Серафимовскую спецшколу, а не в колонию.

— Этот мальчик очень красивый. Ален Делон отдыхает. Крупный. Хорошо учится, соображает. Но характер взрывоопасный. Может ударить любого, если кто обидит, — рассказывает директор спецшколы Рашит Аднагулов.

Отец Максима тоже был воспитанником Серафимовской спецшколы. Тогда Аднагулов работал еще воспитателем. А попался отец Максима то ли за кражу, то ли за угон автомобиля. Многих подростков именно на этих преступлениях и ловят.

Маму Максима Аднагулов не знает. Она умерла лет шесть назад от болезни.

Максима воспитывала бабушка. По крайней мере, тогда, когда его отец мотался по тюрьмам (часть срока он отсидел до рождения сына, часть — после). Максим сбегал из дома, бомжевал. Дрался с мальчиками.

В спецшколу Максим приехал весной. Первым человеком, который с ним разговаривал, был директор.

— Он сидел рядом. Я читал его личное дело и говорил: «Вот это у тебя было и вот это. С сегодняшнего дня забыли. Давай, сынок, с чистого листа начнем. Это твой второй дом теперь», — говорит он.

Директор познакомил Максима с графиком, по которому живет спецшкола, рассказал о воспитателях, учебе. Потом с ним общался психолог. Она узнала о его увлечении спортом и посоветовала ему ходить в тренажерный зал, заниматься футболом и хоккеем.

Учиться Максима отправили в седьмой класс.

Но процесс адаптации для подростка с таким тяжелым прошлым был непростым. Он не раз пытался покончить жизнь самоубийством в спецшколе. Боялся, что здесь его загнобят из-за гибели 8-летней девочки. Пытался сбежать из школы.

На вопрос, куда и зачем ребенок хотел бежать, директор говорит:

— На свободу. Там у него была вседозволенность. Он мог делать всё. Тут не так. Таким, как он, здесь непривычно, поэтому в первые три месяца и случаются попытки побегов. Но потом всё меняется.

Сейчас состояние Максима стабилизировано благодаря усилиям психолога и воспитателей, но он продолжает находиться под усиленным контролем.

Стоит ли говорить, что из всех видов спорта Максим полюбил бокс?

Раз в месяц мальчика навещает отец. Он, кстати, тоже встал на путь исправления, занялся бизнесом.

— Почему эти пацаны попадают сюда? — рассуждает Аднагулов. — Приходишь к таким домой [и видишь]: мамы пьют. Отцы? Они сидят или их вообще нет. У многих наших воспитанников истории семей похожи.

Ребенок оказывается в ситуации, добавляет он, «когда вообще никому не нужен».

— Такой ребенок мешает обществу нормально жить. И раз он никому не нужен, у него появляется желание этому обществу отомстить. Своими поступками свое «я» показывает, — говорит педагог.

Живут в спецшколе и учатся воспитанники от 11 до 18 лет (старше 18 или младше 11 не зачисляются). Каждый десятый — из детдома. Аднагулов знает всё об их преступлениях, но не может чувствовать к ним неприязни. Дети со сломленными судьбами.

— Мы показываем этим пацанам здесь другую жизнь, — говорит он.

Эта другая жизнь, прежде всего, — в отношении. Строгость, режим, но нет равнодушия.

Аднагулову 65 лет. И такое ощущение, что он ни на минуту не упускает из вида своих воспитанников. На столе — три компьютера. На первых двух мониторах просматривается школа изнутри, а на третьем — территория снаружи. Стены кабинета украшают многочисленные грамоты. Их получили мальчики уже в спецшколе за победу в республиканских и районных спортивных и творческих конкурсах.

«Должно пахнуть детством, а не зоной»

На что обращаешь внимание в Серафимовской спецшколе — на большие окна. Когда-то это здание, построенное пятьдесят лет назад, предназначалось для слабовидящих детей. Но в готовую кирпичную трехэтажную школу переехали воспитанники из соседней Бирской спецшколы, где не было воды и туалета в помещении, а корпуса были старыми и тесными.

Со временем в школе появились мастерские. Там же начали готовить еду, а не привозить уже готовую.

Серое здание школы разрисовали птицами и животными, а в ее дворе установили для занятий спортом турники, для игры в футбол или хоккей — ворота. Территорию засадили цветами и деревьями.

Еще десять лет назад школу, как тюрьму, окружала колючая проволока. Несколько лет назад ее убрали. Оставили только камеры внутри здания и снаружи, чтобы исключить побеги.

— Тут должно детством пахнуть, не зоной, — считает директор Рашит Аднагулов.

Спецшкола рассчитана на 80 ребят, сейчас в ней живут около 40.

Комнаты выкрашены в бело-зеленый цвет (прямо как в казармах или палатах больниц). Но именно огромные окна в потолок, занавешенные тюлем и пудрового (где-то изумрудного) цвета шторами, отличают школу от другого казенного дома. Удивляет, почему на стенах нет никаких картинок, всё же, по сути, здесь живут дети.

— Есть определенный регламент Роспотребнадзора, как должны выглядеть такие комнаты. Мы его соблюдаем, — говорит директор.

Украденные вещи не продавал, а коллекционировал

В 08:00 одетые в костюмы воспитанники рассаживаются по кабинетам на втором этаже. У них начинаются уроки. В каждом классе — от четырех до восьми человек, а самих классов в этом году всего семь: шестой, два седьмых, восьмой, два девятых и десятый.

Изучают подростки ровно те же предметы, что и в обычной школе.

Отличников в школе немного.

Средний балл не дотягивает до четырех.

— Были у нас ребята, которые в 11 лет не знали таблицы умножения. Их мы обучали вначале лично, потом они учились вместе со всеми, — рассказывает заместительница директора по учебной части Ильвера Шакирова между уроками.

Ведут себя мальчики на уроках, как обычные подростки. Случаи, чтобы они посылали учителя матом, были, но это редкость.

Своим любимым предметом опрошенные ребята считают физкультуру. Среди них и 16-летний Авраам, крепкий светловолосый мальчик. Мы сидим между занятиями в библиотеке на первом этаже. Слышим, как во дворе через установленный во дворе громкоговоритель играет популярный среди молодежи трек Miyagi & Andy Panda «Там ревели горы».

Я сам уже забыл запах детства, man.

По подворотням мутят кайф, знаю, кто продал

Душу дьяволу и заглянул в глаза таким типам.

Задаю себе вопрос: «Зачем, пацан?»

— Такую музыку любят ребята. Не поставишь, обидятся, — скажет позже директор.

Авраам — из многодетной семьи. Он рассказывает, что его мама работает «помощницей в сельсовете, а папа — водителем на фуре».

В спецшколу Авраам попал три года назад за кражи и угоны.

— В школе не учился, много прогуливал. Машины угонял. Воровал тоже. Деньги, — говорит подросток.

На вопрос о том, что его толкнуло на угон авто, он отвечает: «Адреналин. Покататься хотел».

— Жалеешь?

— Есть такое, да.

Совсем скоро Авраам покинет спецшколу. На свободе он планирует отучиться в колледже на учителя физкультуры.

— Мне нравится спорт. Здесь я качаюсь в тренажерке и играю в футбол, а зимой — в хоккей. И люблю общаться с детьми. У меня две сестренки, и мне нравилось сидеть с ними, — говорит мальчик и добавляет, что хочет в будущем получить права.

На краже попался и другой воспитанник спецшколы, 16-летний Тамерлан — щуплый, кареглазый. Он тоже вырос в многодетной семье. Его мама — пекарь, папа — сапожник.

— Что воровал?

— Это неинтересно.

— Ну, расскажи.

— Я форточник. Залазил в частные дома. Мне очень нравятся старые вещи. Например, монеты времен СССР. Их я не продавал, коллекционировал. И однажды меня спалили.

В школе Тамерлан полюбил пение.

Здесь Тамерлан уже четыре года и уверяет, что «исправился». Скоро и он уедет из спецшколы.

— Хочу быть поваром, как мама. Дома я мог сам себе готовить. Когда буду жить один, учиться, голодным не останусь, — говорит подросток.

Оба парня считают свои семьи «хорошими». Директор школы Рашит Аднагулов с горечью потом заметит: «Они все своих мам любят. Плохо про них никогда не скажут».

«Попал за косяки»

После обеда воспитанники делятся на два отряда. Часть из них идет заниматься в мастерские, а другая получает возможность сходить в тренажерный зал, погонять в футбол или пойти в игровую комнату. Потом группы меняются.

Мастерские состоят из пяти цехов: слесарного, токарного, столярного, вязального и художественного. В первых трех занимаются воспитанники, начиная с седьмого класса.

— Сначала ребята изучают теорию, а потом приступают к работе с металлом, — рассказывает заведующий мастерскими Евгений Лысенков. — Под моим руководством они производят ведра: делают разметку, режут металл, сверлят его, заклепки устанавливают. Эти ведра мы используем потом в быту.

Из всех ребят от станка не оторвать только пятерых, говорит Евгений. Один из таких, 18-летний Ильнар, высокий и худощавый мальчик. О себе он говорит мало и неохотно, во время разговора сидит на краю дивана и всё время поглядывает на часы.

На вопрос, почему его отправили в школу, отвечает кратко: «Попал за косяки». Под «косяками» он имеет в виду драки (об этом позже расскажет директор).

Мама Ильнара работает продавцом на рынке, а папа ездит по вахтам.

В школе Ильнару нравится. Он считает, что в ней «созданы все условия».

— А дома этих условий не хватало?

— Нет, почему. Хватало.

Совсем скоро Ильнар отправится домой. На свободе он планирует отучиться на сварщика.

С этого года ребята смогут получить удостоверение слесаря-сантехника, чтобы после выпуска трудоустроиться по этой специальности. Заведующий мастерскими Евгений Лысенков хочет обучить учеников и другим профессиям, но, как потом скажет директор, им не хватает для этого денег на новое оборудование.

«Мы же не девочки»

Идем в художественный цех, где занимаются младшие группы. Здесь они разукрашивают деревянные изделия, которые производят старшие ребята. Огромные стеллажи в дальней части комнаты заставлены матрешками, фигурками животных и птиц, самодельными часами.

Потом переходим в соседний вязальный цех, где мальчики вяжут себе носки и варежки.

— Когда мы только учим их вязанию, то первое время они немного возмущаются, сопротивляются. Мол, мы же не девочки. Хотя, если вернуться к истории, то когда-то первыми стали вязать именно мужчины. Вот вы умеете вязать? — спрашивает меня Евгений.

— Нет.

— А наши мальчики умеют.

Уроки вязания полезны, уверен Евгений и показывает на шерстяные носки из синей пряжи и на варежки — из белой.

— Здесь ребята учатся усидчивости и носят зимой свои же носки и варежки, — говорит он.

«Попросил сигарету на допросе у полицейского»

Вечером все воспитанники школы делают домашние задания. При хорошем поведении им разрешают смотреть фильмы по возрасту или спортивные трансляции. Для этого воспитатель через ноутбук выводит на большой экран актового зала ту или иную передачу.

В 20:00 в две шеренги выстраиваются в коридоре подростки. Перед ними — директор школы Рашит Аднагулов.

— Я хотел бы поздравить некоторых ребят. Их грамоты пришли сегодня, с небольшим опозданием, — говорит он.

Директор зачитывает фамилии ребят, занявших первое и второе места в республиканском литературно-художественном конкурсе «Звенит струна души моей». Подростки подходят к нему поочередно и получают за победу конфеты.

Занявшего первое место зовут Вадимом. Ему 15 лет. В спецшколе он год. Попался, как и многие другие, на кражах.

— Зачем воровал? Неосознанно. Бывало, приходил в магазин и как будто никого не видел. Брал, что надо, и уходил. Думал, ничего не будет, — говорит подросток.

Раньше Вадим жил вместе с мамой, отчимом и сестренкой. Его мама, как он рассказывает, работала бухгалтером, но из-за проблем с сердцем потеряла работу и устроилась в магазин продавщицей. Отчим занимается перевозками.

Попасть в школу Вадим мог и раньше. Тогда, два года назад, он подрался с мальчиком постарше. Тот в итоге получил сотрясение мозга.

А вскоре Вадим попался и на кражах.

В школе ему нравится режим (кроме раннего подъема), играть в волейбол и заниматься смешанными единоборствами.

— Через год я уеду из спецшколы. Хочу добиться достижений в мире спорта. Стать мастером спорта. Ездить на международные чемпионаты. И детей тренировать. Пусть тоже добиваются чего-то, — говорит он.

На вопрос о том, зачем ему, спортсмену, литературно-художественный конкурс, отвечает, что «для общего развития».

Вадима директор школы считает «хорошим мальчиком», чей прогресс заметен в школе.

— Когда Вадим только появился здесь, мог нагрубить мне. Или помню, как он выспрашивал у полицейского сигарету, когда тот приехал сюда к нему на допрос. Некоторые случаи краж еще расследуются, — рассказывает он.

А еще за бунтарство Вадима отправляли в изолятор, который представляет собой небольшую комнату, где есть кровать, тумбочка и стол. В этом изоляторе мальчик, по словам директора, проводил не больше суток.

— В изоляторе есть возможность посидеть, подумать над своим поведением. К мальчикам туда психолог приходит, — говорит он.

Мама Вадима часто приезжает к сыну в школу. Бывало, что и пьяной. Своего супруга она, как говорит директор, «вроде выгнала», а за что, не знает.

Ночью школа не спит

В 21:30 мальчиков отправляют спать. В это время на работу заступает режимная служба, которая следит за поведением подопечных ночью.

— Мы их так должны занять днем, чтобы ночью им дурные мысли не приходили. Когда живешь тут по 25 часов в сутки, понимаешь, кто и на что способен. Однако предугадать всё невозможно, — делится директор.

На тот случай, если произошел побег, в школе установили тревожную кнопку. На вызов приедет участковый полицейский. Всех мальчиков после побега возвращали в школу.

Вскрытые посылки и подслушанные разговоры

Некоторые родители не приезжают к своим детям за всё время нахождения их здесь ни разу. Кое-кто предпочитает держать связь только по телефону. По правилам школы такой созвон возможен в присутствии воспитателя после ужина.

— Мы делаем дозвон, потому что денег у нас нет. Родители перезванивают и разговаривают, но на громкой связи. То есть с одной стороны болтает ребенок, а с другой мы слушаем. Этим мы защищаем детей. А вдруг мама пьяная звонит и просит его вернуться? — говорит директор.

Посылки, которые получают ребята, вскрывают медики и старшие дежурные.

— Был случай, когда в варенье засунули насвай. Прятали в посылках и сигареты, и деньги в конвертах. Кто конкретно хотел это всё передать, не знаю. Как собираются такие посылки? Иногда всем двором. Иногда родители собирают, а привозят друзья, — говорит директор.

Эти посылки изымаются и актом списываются.

Когда Маугли вновь превратится в первобытного

В спецшколе подросток проводит обычно не больше трех лет. Срок назначает судья. Он может его уменьшить, если решит, что за это время мальчик исправится.

Но и три года жить в школе необязательно. Если подросток решил получить среднее профессиональное образование (учителя не знают о поступлении выпускников в вузы) или при хорошем поведении, его могут отправить домой по УДО.

— Они вроде и хотят домой, но эта неизвестность их пугает. И нас пугает, — говорит директор. — Тут они три года живут на всём готовом. А там еду надо на свои деньги покупать, надо самим зарабатывать, если родители не дают.

Другой сотрудник школы добавляет:

— Иногда приезжаешь к ним и видишь картину: мама сидит в квартире, и три мужика рядом, полураздетые, разрисованные, как Третьяковская галерея. Ребенок говорит ей: «Мам, мне куда?» А она: «Видишь, у меня гости». Это она так в первый день встречает сына, к примеру. Он так помыкается и скажет: «Да пошли вы. Опять я пойду бомбить что-нибудь. Лучше жить на малолетке, чем с вами».

Директор школы с горечью замечает, что помочь своим ученикам после выпуска они уже не могут.

— Мы только отправляем информацию в местные администрации, комиссии и в отделы по делам несовершеннолетних, что выпускается такой-то воспитанник из спецшколы, будет проживать у вас, просим взять его на учет и с ним работать в дальнейшем. Но как там работают? Не очень-то и хорошо. Да, в каких-то городах детей берут на контроль, но не везде люди ответственны, — считает он.

По словам директора, если ребенку не помочь в первые полгода, то «Маугли вновь превратится в первобытного человека».

— Но как говорил советский педагог Антон Макаренко, что если хотя бы один человек встал на путь истинный, значит, жизнь я прожил не зря, — говорит он.

Серафимовская спецшкола подчиняется региональному Министерству образования и науки. Глава ведомства Айбулат Хажин по запросу редакции скажет позже, что в 2018 году рецидив случился у 18% выпускников спецшколы (соответственно, 82% встали на путь исправления), в 2019 году — у 5%, в 2020 — у 10%, а в прошлом — у 6%.

— Уровень рецидива, указываемый в отчетах Серафимовской спецшколы, определяется по информации о занятости выпускников заведения, предоставляемой территориальными подразделениями по делам несовершеннолетних и защите их прав, — говорится в ответе на запрос.

Хажин скажет, что он «может сделать вывод об эффективности деятельности спецшколы в профилактике безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних».

Счастье работать дома

В школе работают 40 педагогов. Рашит Аднагулов называет их «фанатиками своего дела», но признает, что стимулировать сотрудников стало сложнее после сокращения финансирования школы на 10%.

— В этом году уволился человек, который тяжелый класс поднял. Год поработал здесь после армии, выдержал. Ему и нравилось, он говорил: «Это мое место», но семью кормить для него важнее. У него двое детей, а зарплата тут 19 тысяч. Уехал на север в итоге, — говорит он. — Улучшений нет, это точно. Отопление растет, все цены растут, а общая смета уменьшается.

Лет двадцать назад Аднагулов сам увольнялся из школы, когда понял, что его скромной зарплаты воспитателя не хватит на обучение двух своих сыновей. Чтобы обучить их в университетах, он занялся бизнесом, а потом вновь вернулся в школу.

— Там были деньги, но тут — призвание, — говорит директор.

Как признается он, ему «хотелось бы, чтобы финансирование нашей школы было лучше».

Глава Минобрнауки республики Айбулат Хажин на вопрос о причинах сокращения финансирования спецшколы скажет по запросу, что если в 2018 году на одного обучающегося потратили в среднем 473 тысячи рублей, то в этом — 807 тысяч рублей. На счет дороговизны отопления в спецшколе он добавит, что «в соответствии с рекомендациями Министерства финансов Башкирии при формировании бюджета индексируются расходы на коммунальные услуги и услуги по содержанию детей».

Что значит спецшкола для воспитанников?

По словам директора Рашита Аднагулова, спецшкол в России — за 50 и они как «палочка-выручалочка» для сложных подростков.

На вопрос о том, было ли желание хоть раз сказать родителям воспитанников, чтобы лучше воспитывали и обеспечивали сыновей, он отвечает: «Всегда говорю».

— Как реагируют?

— Кто-то глаза опускает, кто-то краснеет, а кому-то пофигу.