Ростислав Мурзагулов — о ссоре с Навальным, знакомстве с Моргенштерном и работе с Хабировым

На вопрос о том, кто является главным возмутителем спокойствия в башкирском «Фейсбуке», многие ответят однозначно — Ростислав Мурзагулов. Председатель Общественной палаты, один из самых громких критиков протестов на Куштау и близкий соратник Радия Хабирова, он дал большое интервью UFA1.RU, в котором честно ответил на острые вопросы. В этом материале вы узнаете о том, как Ростиславу работалось в администрации Рахимова, почему он поссорился с Навальным и за что ему по-настоящему стыдно.

«Я некоторое время придворным шутом был»

— Около двух лет назад вы выпустили клип «Фейсбук Хабирова». В нем глава Башкирии предстает в образе героя, спасающего плачущих детей и заставляющего чиновников работать. Вам настолько нравится Хабиров?

— А вы оригинал слышали? Это же кавер на песню группы Ylvis «Jan Egeland». Я услышал эту песню, когда работал в ООН, это норвежские ребята написали про своего норвежского комиссара ООН, какой он офигенный и как он спасает весь мир. А я просто сделал пародию.

— Но вы взяли именно образ Хабирова.

— А вы не замечаете стеба в этой песне? Как можно серьезно такое петь? Вы просто настроены на то, что чиновники все козлы, поэтому видите то, что хотите видеть.

— Тем не менее вы стойко ассоциируетесь с Хабировым, считаетесь его соратником. И потому, когда вы год назад начали как будто наперекор главе идти, как, например, в истории с Алёной Савельевой, это стало вызывать вопросы.

— У нас никогда не было единодушия полного с Радием Фаритовичем. Да, мы общаемся много лет, достаточно откровенно и открыто, и, наверное, оба находим в этом общении что-то полезное. Но не сказать, что мы прям так похожи во взглядах, особенно в политических. Особенно в плане организации общественно-политического строя на планете Земля и, в частности, в России — у нас расхождения глобальные.

Когда он меня представлял в красногорской администрации, он сказал, что «у нас тут будет вот такой Ростислав, будет отвечать за это и вот это, один либерал у нас в администрации должен же быть». Поэтому взгляды у нас очень разные, и я никогда не скрывал этого. Наверное, у такого активного и яркого политического деятеля, как Хабиров, должен быть рядом такой чувак, который может ему говорить: «Нет, вот здесь вот у вас неправильно, здесь вообще мировые тренды другие».

При каждом дворе всегда же был шут гороховый какой-то. И я некоторое время иногда таким придворным шутом был. Причем я себя сознательно веду вот так, чтобы ко мне относились несерьезно. Я не хочу, чтобы все эти люди в красивых костюмах во мне видели конкурента. Всё, к чему они стремятся и что делают, мне глубоко неинтересно. Если бы мне нужно было выглядеть как чиновник, я бы с этой несложной ролью справился.

— Ну то есть вы трикстер, медиадемон такой?

— Ну не то чтобы медиадемон, просто мне хочется изначально обозначать свою позицию так, чтобы на мою свободу никто не претендовал. Я думаю, что в этой роли тоже было много пользы. Потому что когда придворный шут и говорит королю: «Ой, да ты вот тут смотри, как неправ», вроде на него и обижаться-то грех, он же не может встать на один уровень со мной и вполне серьезно со мной полемизировать. Просто он принял информацию, а мысль потом нет-нет и закралась.

«Навальному большой рахмат. Он из меня сделал политика»

— Но у вас был период, когда вы вполне серьезно занимались политикой. Вот в 2018 году вы от «Партии перемен» выдвигались в горсовет Красногорска.

— Ну это же тоже была такая странная роль — то есть я же не от какой-нибудь «Единой России» или КПРФ выдвигался. Да, у нас действительно была договоренность с Ксенией Собчак и Димой Гудковым о том, что я возглавлю московское областное отделение «Партии перемен». Мне просто это интересно было как человеку.

Я хотел, чтобы была реинкарнация СПС 2002 года («Союз правых сил» — праволиберальная политическая партия, существовавшая в Российской Федерации в 1999–2008 годах. — Прим. ред.), когда это была официально признанная либеральная мощная сила, которая могла серьезно влиять на политический ландшафт в стране. Я почему-то думал, что это может стать вот такой силой, потому что я прекрасно понимал, что Дима и Ксения — не маргиналы, они не провокаторы, как Навальный, они не будут страну тащить в революцию и кровавое месиво, они будут полемизировать с властью в конструктивном ключе.

Радий Фаритович, надо ему должное отдать, даже к своим шутам придворным относится достаточно серьезно, давая им право на самоопределение. Он сказал: «Хочешь — окей, твое решение». И я попытался это сделать. И получилось бы, если бы…

— Если бы не появился Навальный?

— Господин Навальный с какими-то его веселыми картинками из каких-то странных фотожаб о том, что я там как будто лично приказываю [фальсифицировать явку].

— То есть это фейк?

— Слушайте, ну я в своем уме, чтобы в каких-то открытых телеграм-каналах давать команды фальсифицировать выборы в пользу «Единой России»! Типа «друзья, давайте дружно сфальсифицируем выборы, и, кстати, у нас здесь наблюдатели из штаба Навального сидят красногорские, может, они про это напишут и прославят нас»? Ну это реально был какой-то бред.

— Гудков молниеносно решение тогда принял.

— Молниеносное и глупое решение, да. Он меня очень огорчил. Я был в кино тогда с детьми, которые гостили у меня в Красногорске. Гудков до меня не дозвонился и решил, что таким образом я признаю правоту Навального, и сделал заявление, что они меня снимают с выборов. А Ксения была в Италии, она не на связи была.

— А почему Навальный вас «жуликоватым хмырем» назвал? Откуда у него это мнение о вас взялось? Это же было еще до публикации скриншотов.

— Понятия не имею. Мы с ним не были знакомы тогда. Кто-то, видимо, ему так сказал, кто-то, кто меня плохо знает. Потому что «хмырь» вообще — это «хмурый, ожесточенный». Это точно не я. Поэтому я тогда прессе сказал, что протестую и требую называть себя «жуликоватым весельчаком». У меня тогда было много хайпа, поэтому Навальному большой рахмат. Он из меня сделал политика тогда. Мне эта роль публичная понравилась, так что спасибо ему за билет в большую политику.

«Я не думаю, что есть орки и есть волшебные люди»

— Как вы оцениваете вообще Навального?

— Знаете, Алексея Анатольевича я оцениваю как негодяя, как человека, который вполне сознательно делает абсолютно деструктивную работу. Любой нормальный человек понимает, что не существует ситуации, когда вот есть «банда орков», кровососов, убийц и воров с одной стороны (это «Единая Россия» и всё, что с ней связано) и с другой стороны — восхитительные, честнейшие, добрейшие и прекрасные люди из штабов Навального. Но зачем-то он пропихивает людям именно эту идею.

Людей убедить-то ведь можно много в чем. Когда-то немцев убедили, что надо всех коммунистов убить и всех евреев сжечь в печах. Суть-то примерно та же. Люди, которые занимаются вот такой кристаллизацией, делают это так, чтобы заканчивалось поле для диалога, компромисса, нормального решения проблемы. И вот это меня не устраивает.

А такие проекты, как партия Ксении Собчак, которая тоже за словом в карман не полезет и ответит дерзко хоть Путину, хоть кому, создали бы площадку для диалога, для спора, для нахождения истинного решения проблем. Именно поэтому это так напугало нашего либерман-фюрера. Хотя никакой он не либерман, он обычный нацик. Поэтому он и начал бомбить этот проект с первого дня его существования.

Я сразу могу сказать: я-то не думаю, что есть орки и есть волшебные люди. Я знаю, что в уфимском штабе Навального просто охренительные люди. Фёдор Телин (юрист штаба Навального в Уфе. — Прим. ред.) — просто святой человек, объективно. Его можно, не знаю, сделать каким-то верховным жрецом новой России, который будет принимать решения. У этого человека очень высокие моральные качества. Но вот другое дело, что зачем-то он пошел именно к этим людям.

— Вот сейчас Навальный находится в заключении, о его состоянии поступают тревожные сообщения. Вы вообще как к этому относитесь?

— Я не склонен верить ему: ни в то, что была несправедливая посадка его брата, ни в то, что не фейком было его триумфальное возвращение и вот эта вот полупосадка, я не верю в то, что он может умереть в тюрьме. Я уверен, что у него есть какие-то очень серьезные кукловоды, которые воюют с Путиным и его компанией. Это всё — политическая борьба методами, включая самые грязные. Я не считаю всё это действо искренним, не считаю, что это про любовь к родине и к демократии, убежден, что у него это любовь к чему-либо еще.

«Каждого олигарха, если копнуть, есть за что посадить»

— Вы себя долгое время позиционировали как политтехнолога. Вы работали с Рахимовым, Хамитовым, Хабировым, то вдруг с Ходорковским, с Гудковым, Собчак. Это же очень разные люди с очень разными взглядами. Работая с ними, вы ставили какие-то барьеры, свои собственные взгляды политические ограждали или, наоборот, набирались от них?

— Когда ты работаешь чьим-то консультантом, естественно, ты не обязан думать так, как думает твой заказчик, поэтому у тебя может быть много разных политических персонажей в твоем портфолио. Что касается Ходорковского — вы нигде не найдете в моем портфолио работу на него. Могу так ответить вам: я с ним знаком, общение некое было. Но всё остальное по его просьбе я не афиширую.

— Тем не менее вы работу с Ходорковским описали в своей колонке на «Снобе».

— Ну я не слишком много там раскрыл, в этой колонке. Я могу честно вам сказать, почему наш контакт прервался. Я ему говорил: «Если вы сейчас броситесь в маргинальщину, похожую на навальновскую историю, ничем хорошим для вас это не закончится». В России народ эту радикальную маргинальную идею вряд ли поддержит. Вряд ли много будет сторонников у тех, кто предложит выйти на улицу и кого-то свергнуть. У нас народ уже насвергался вволю, все прекрасно понимают, чем это заканчивается.

Но, к сожалению, свое личное желание, видимо, как-то отомстить тем, кто, как он считает, незаслуженно его посадил, он не смог побороть. Хотя, наверное, каждого олигарха, если копнуть, есть за что посадить. И вот эти реваншистские настроения ему диктуют повестку, которая никак не может быть в России популярна. Собственно, вы, наверное, и видите, что он как политический персонаж просто «сдулся». Ну и что, что он дал Навальному денег — я думаю, что это он дал — на то, чтобы Навальный красиво оттаргетил свою псевдопосадку? Ну какое-то количество людей вышло, но всё равно процент мизерный. И ни к чему это не привело. В России нужно было работать по-другому.

— Про Ходорковского можно много говорить. Что касается вас — какими бы оппозиционными силами вы ни были окружены, рано или поздно мы вновь обнаруживаем вас где-то рядом с властью.

— Я всегда считал и считаю, что главный фактор вообще мировой политики — это смена цивилизационных эпох и само изменение структуры нашего общества. Это должно произойти обязательно, и моя задача — если я нахожусь рядом с этой самой властью, способствовать тому, чтобы это случилось поскорее и помягче для всех людей. Но во власти я был не так уж и много — всего где-то около семи лет на госслужбе.

Да, когда меня зовет кто-то в очередной раз в какие-то окологосударственные дела, просит помочь, я говорю: «Окей, но я буду делать так, как я считаю нужным». Я не считаю для себя невозможным контактировать с властью априорно, как некоторые романтически настроенные люди из вышеупомянутых штабов. Потому что там есть идиоты, там есть прекрасные люди — как и везде.

— Но в работе вот с такими клиентами и над их проектами велик риск начать действовать нечистоплотно.

— Да, велик. И, наверное, время от времени люди за флажки заходят. Но у меня есть понимание, что сейчас такое время, когда уже ничего ни от кого не скроешь. Сейчас действовать какими-то грубыми методами, незаконными, как раньше, наверное, ни у кого уже не получится. Я не вижу для себя сейчас возможности существовать, кроме как в прямом эфире в своих соцсетях. Всё, что там происходит, люди видят. И это на самом деле неизбежно.

«Я бы мог быть сатрапом режима, который все люки пытался бы задраить»

— В своей книге («Бабай всея Руси» — основанном на опыте работы в администрации Рахимова бестселлере, представленном в 2016 году. — Прим. ред.) вы упоминали то, что управляли едва ли не всей прессой в республике в определенный период времени. Кажется, что это тоже пример не самой чистой игры.

— Она, безусловно, не была чистой. Я находился в тех условиях, в которых я находился. Но, если отмотать назад: с моим появлением здесь в роли медиаменеджера в Башкирии появился «Коммерсант» как минимум. И что, кто-то скажет, что «Коммерсант» работал на того, кто его открыл? Вы можете спросить тех людей, которых я пригласил работать в «Коммерсанте», они все скажут, что работали они абсолютно свободно.

Знаете, я бы мог быть сатрапом режима, который все люки пытался бы задраить. Но нет, появилось очень много форточек, через которые информация проходила. Потому что я вполне себе доказывал своим тогдашним руководителям — Рахимову и Хабирову, что, если дальше этот котел запаивать, он взорвется. Они это услышали.

Если вы обратите внимание, через месяц после того, как я получил назначение, вышло грандиозное интервью Муртазы Губайдулловича, где он говорит, мол, ребята, мы сейчас будем демократизироваться.

А что, плохо, что я взял на себя эту роль? Да, я, наверное, действовал теми же методами, что и мои предшественники, вожжи, может, я и не сильно расслаблял, но всё равно ведь я внутри своего участка потихонечку внедрял процессы, направленные на большую демократизацию нашей республики. И она демократизировалась в конце концов.

Есть эпизод, за который мне, может быть, стыдно. Да, мы имели отношение к этим референдумам, когда люди, думая, что голосуют за позитивные перемены, на самом деле проголосовали за то, что не сами будут мэров и глав районов выбирать, а через это сито из депутатов, комиссии. Я мог сопротивляться и уйти, например. Но я действительно имел к этому отношение. Да, это неприятно, потому что, если бы были прямые выборы, наверное, у нас демократии стало бы значительно больше в республике прямо за два месяца.

Другое дело, что в республике всё равно же не дали этому процессу произойти, потому что это была романтическая реформа, которую двигал Козак (Дмитрий Николаевич — российский государственный и политический деятель. — Прим. ред.), чтобы люди везде сами себе выбрали мэров и дальше всё стало резко здорово. Но потом губернаторская фронда всё равно убедила руководство страны в том, что мы еще не готовы и народ наш не готов, что сейчас опять бандиты поизбираются, все рынки украдут, что тоже отчасти было правдой. Так что где-то, может быть, я так сейчас могу себя успокаивать.

— Ваш подход выглядит как диалог, в котором всем постоянно приходится идти на различные жертвы.

— А в жизни часто так приходится. Если ты совсем отмороженный и говоришь, мол, только моя позиция и ни шагу вправо, ни шагу влево, то ты проиграешь. Там, где заканчивается наша свобода, начинается свобода кого-то еще.

— По-вашему, в этом диалоге между властью и оппозицией власти есть равновесие, их жертвы соразмерны?

— Сейчас это не так. И во многом благодаря господину Навальному, который не дает состояться нормальному диалогу, поэтому власть защищается.

— Однако же у него много сторонников. Откуда они берутся-то тогда?

— Там, где есть вертикальная власть, там обязательно будет оппозиция. Это же действующая российская власть тоже понимает, она поэтому делает реакцию на проблемы людей обязательной. Там понимают, что если этого не делать, то будет запаивание котла. Часть людей всё равно недовольна, несмотря на то что можно жаловаться и получить реакцию на свое недовольство. Но все-таки, я думаю, этот процесс надо просто продолжать.

— Кому-то придется пойти на уступки.

— Конечно. Это нормально — идти на уступки.

— Наша власть на это пойдет?

— Ну всё равно мы не можем же сказать, что наша власть такая упоротая, что у нас там, я не знаю, на любое высказывание недовольства начинаются сразу репрессии, этого же ведь тоже нет. Власть очень аморфная, там сложно достучаться до окончательного решения. Это длительный такой процесс. То, что они смотрят по сторонам и видят, что происходит в обществе, неплохо. В конце концов, наверное, они будут и реагировать адекватно на всё, что происходит.

«Всем хочется видеть, что вот знакомый главы республики такой упырь»

— Вы — автор двух книг про закулисье рахимовской администрации…

— Не совсем рахимовской, это же вымышленный образ, но похоже очень, согласен.

— Ждать ли продолжения?

— Конечно. У меня есть несколько мыслей о том, как я построю новые книжки. Я бы, честно говоря, уже ушел от каких-то таких легкоузнаваемых описаний в сторону большего креатива. Хочется большей свободы — каждый раз, когда писал предыдущие вещи, я всё время думал о том, не перегнул ли, не нарисовал ли образ обидно. Я старался быть очень точным в описании самого характера, и, кстати, никто не обиделся, кроме Рахимова, который, я уверен, книги не читал, ему кто-то напел. Хотя я исключительно уважительно к нему относился, когда писал. Теперь я хотел бы от этого уйти и быть более свободным в творчестве. Можно будет уже, никого не жалея, говорить что есть.

— Помимо книг, вы также занимаетесь музыкой. Одна из последних ваших громких работ — скандальный клип «Моргенштерн». Откуда вообще взялась такая идея?

— Это у нас с ним вдвоем такая идея родилась. Сначала мы хотели вообще с ним на студии посидеть и что-то такое родить, но у обоих у нас графики сложные, поэтому дистанционно что смогли, то сделали. Получилась шутка такая глобальная.

— Сам Алишер рекламировал ваш клип у себя в инстаграме. Как вообще вы с ним подружились?

— Нас познакомил Раис Габитов (популярный уфимский блогер. — Прим. ред.) на одном из мероприятий в Уфе около трех лет назад. Там Алишер участвовал, я тоже участвовал. Как-то так начали общаться. Интересный парень.

— Не могу не спросить про скандал, связанный с дедушкой Алишера. Популярный блогер Стас тогда рассказал историю о том, что Алишер позвонил вам и благодаря вашему содействию его умирающему дедушке внезапно в больнице нашли необходимые медикаменты, которые были ему нужны. Как всё было на самом деле?

— Правда в том, что Алишер очень расстраивался, что у него умирал, умирал мучительно, его дедушка. Его, естественно, хотелось как-то поддержать, поэтому я, конечно, сказал ему, что сейчас обязательно всем позвоню. Но, конечно, никто ничего не изменил в плане отношения к его дедушке. Но, когда человек умирает, врачи же не изверги, они всё равно стараются, чтобы он меньше мучился.

А разговор с Алишером был такой психотерапией, по сути. И с ним, и с мамой его мы общались. Я, честно, не очень представляю себе, как вот врачи такие стали добрее к человеку, дали ему получше лекарство, больше дозировку, если им позвонил Ростислав. И сами они, кстати, очень бесятся, когда кто-то их подозревает в этом. Главврач той больницы, где дед Алишера лежал, был очень недоволен, когда эти слухи пошли.

А то, что люди стали обсуждать, — опять же, всем хочется видеть, что вот знакомый главы республики такой упырь, позвонил в больницу, и дедушке сделали эвтаназию. Честно говоря, хотелось подать в суд, но мараться не захотелось.

— Думаете продолжать заниматься рэпом?

— Нет, на самом деле мне очень не понравилось, как получилось. Мне казалось, что рэп — это легко, а оказывается, нет. Так что я буду дальше в родном панк-роке.

— Алишер какую-то протекцию окажет, если что?

— А мне не надо, я же не хочу быть какой-то звездой. Я понимаю, что и возраст не тот, я это делаю, потому что мне это нравится делать. Мне приходит какая-то идея, как правило, ночью, я утром, когда мне это приснилось, на диктофон записываю, а потом уже получается песня.

— Что для вас интереснее всего — литература, музыка, политика?

Вообще больше всего мне нравится преподавать, потом — заниматься музыкой, на третьем месте — книжки, а только потом уже идут политтехнологии. Футбол (Ростислав является председателем попечительского совета ФК «Уфа». — Прим. ред.) где-то в самом конце, я, честно говоря, так устал от него. Это вообще чемодан без ручки, отдал бы кому-нибудь, да никто не берет, потому что очень тяжело. Финансирования нет, сто тысяч проклятий каждый день в «Фейсбуке».

Ранее мы рассказывали о секретах рэпера Моргенштерна, которыми с корреспондентами UFA1.RU поделились его друзья. Они рассказали о становлении и юных годах одного из самых успешных артистов России.