Студент — о том, что запомнил на уроках башкирского: «Хаумыгыгыз, меня зовут Алия, и я живу в Уфе»

Едва начался учебный год, как споры вокруг изучения башкирского языка, утихшие на время коронавирусной пандемии, разгорелись с новой силой. Школьник из Нефтекамска обратился к главе Башкирии с просьбой отменить уроки башкирского языка «среди небашкирских национальностей». По словам сорванца, их и так загружают учебой, и ни на что другое времени не остается. Интернет всколыхнули комментарии неравнодушных читателей, порицавших юного нефтекамца, а заодно и всех, кто его поддержал.

Корреспонденту UFA1.RU тоже довелось изучать башкирский в школе. Причем совсем недавно — Азамат сейчас учится в вузе. Своим мнением, почему дети не хотят учить язык республики, в которой живут, он поделился в колонке.

В моей семье всегда говорили на башкирском. Я с детства воспринимал как русскую, так и башкирскую речь, а временами и их чудаковатые переплетения. Мне никогда ничего не навязывали. Я любил узнавать что-то новое. Потому мне было неважно, изучаю ли я башкирский язык или полинезийскую фауну.

С одинаковым интересом я слушал и башкирские предания, и шекспировские сказки, учил стихотворения Пушкина и Мустая Карима. Но главное — я совершенно не задумывался о том, должен ли я учить башкирский язык или нет, — настолько органично он был вконструирован в мою каждодневную рутину.

Первый класс. Я помню имена своих учителей из начальной школы. Первого классного руководителя, изящную учительницу музыки, физрука и учительницу башкирского. Грузная женщина лет 40 объясняла нам, первоклассникам, разницу между твердыми и мягкими гласными.

На уроках мы рисовали, записывали в словарные тетради новую лексику, изучали основы грамматики. Ничего необычного. Уроки проходили так, как и должны были проходить, — новая тема, тест на закрепление старой, домашнее задание. Флегматичная женщина рассказывала материал хоть и монотонно, но понятно, а временами даже интересно.

Пролетели четыре года начальной школы. Я и мои одноклассники уже знали таблицу умножения, климатические пояса нашей необъятной родины и прочие жи-ши. Что же до башкирского… Едва ли кто-то из нас мог правильно выстроить сложное предложение, не говоря уже о том, чтобы правильно его произнести.

Средняя школа. Новые предметы и новые учителя. С этого момента башкирский у нас ведёт бойкая девушка лет двадцати пяти. Честно сказать, эти уроки я не помню вообще. И дело даже не в том, что этой учительнице не хватило харизмы или таланта, чтобы сделать уроки интересными и запоминающимися, а, скорее, в том, что она даже не пыталась этого сделать.

Бесконечные таблицы и чертежи с падежными окончаниями, унылые контрольные, одни и те же тексты, проблематика и содержание которых из года в год склонялись примерно к «Хаумыгыгыз, меня зовут Алия, и я живу в Уфе…».

Уроки проходили нейтрально-скучно ровно до того момента, пока не выяснялось, что кто-то из моих одноклассников не сделал домашку. Спокойствие мгновенно покидало молодого преподавателя, и она зычно отчитывала ребёнка на весь класс.

Старшая школа. Период с девятого по одиннадцатый класс, когда за один день нужно успеть сделать домашнюю работу, сходить к репетитору, прорешать несколько тестов с экзамена и при этом умудриться поспать хоть четыре часа. Стоит ли говорить о том, что на уроки башкирского всем было, мягко говоря, все равно. Для кого-то это была возможность поспать лишние 40 минут, для кого-то — сделать домашнюю работу на следующий урок. Но для большинства — это был не более чем ещё один скучный урок.

Темы в учебниках повторялись из года в год. Естественно, что мы обращали на это внимание. В ответ мы всегда получали заученную фразу: «Вот вы это знали, а теперь знания углубляете». Только ни о каких глубоких знаниях речи не шло — все те же тексты про «Бай Бакса» и таблицы падежных окончаний.

Конец девятого класса. Жребий для большинства уже брошен. Все твёрдо знают, какие предметы сдают и куда отправляются после экзаменов. Всеобщая нервозность наполняет школьные коридоры вместе с прохладой первоапрельского утра. Не обошла она стороной нашу тогдашнюю учительницу башкирского.
Женщина лет пятидесяти с прядями обесцвеченных волос и в высоких ботфортах особо не утруждалась. И вместо того, чтобы в очередной раз рассказывать про башкирский алфавит, просто включала на проекторе мультики на эту тему. Те самые, которые несколько лет назад крутили по одному известному телеканалу.
Сама же она в это время копалась в телефоне. Телефон заслуживает отдельного внимания. Это была та самая неубиваемая кнопочная «Нокия», от случайного падения которой вполне может начаться сдвиг тектонических плит.

И, видимо, что-то очень не понравилось этой самой учительнице. Она одним движением вскочила из-за стола и с глухим ударом опрокинула деревянный стул. А в следующую секунду запустила эту самую кнопочную «Нокию» в стену. Телефон со свистом пролетел через весь класс и без единой царапины приземлился у пластикового плинтуса.

Урок продолжился как ни в чем не бывало. Несмотря даже на то что если бы траектория полёта кнопочного кирпича сместилась чуть правее, то кто-то с задних парт очнулся бы в реанимации с пробитым черепом.

На этот случай всем было все равно, про него забыли, едва выйдя из класса, так же как забыли и про тему, которая до этого была на уроке. И я думаю, что проблема как раз в этом. Ведь самим учителям (в большинстве своём) все равно на свой предмет и на то, как его поняли ученики. Всегда можно сказать, что это второстепенно, что «для общего развития». Но все знают, что не бывает второстепенных предметов — бывают плохо подготовленные учителя.