Андрей Кулагин, доктор биологических наук, профессор кафедры физической географии, экологии и природопользования БГПУ, самый молодой профессор России: «Защита природы должна укладываться в определенные рамки, не стоит доводить ее до абсурда»

«Мама, как нам справиться с глобальным потепленьем?» – помнится, именно такой насущный вопрос высказывал несколько лет назад Борис Гребенщиков в песне «Растаманы Из Глубинки». О том, как бороться с глобальным потеплением, индустриализацией, загрязнением окружающей среды и прочими дырами в озоновом слое над нашей небольшой уютной планетой, о том, как спасти чай, обо всех тонкостях и нюансах этой непростой работы, а также об этапах и вехах большого и весьма успешного научного пути мы побеседовали с доктором биологических наук, являющимся на сегодняшний день самым молодым профессором в России, Андреем Алексеевичем Кулагиным.

– Андрей, скажите, каково это – быть в 28 лет самым молодым доктором наук, профессором в России?

– Вы знаете, это постоянные заботы, решение каких-то вопросов и движение вперед. И самое главное, и самое сложное во всех этих делах – не залезть на эту высоту, а на ней удерживаться. А так, в принципе, преобладает ощущение нехватки времени – я весьма часто нахожусь в командировках, разъездах. Понятия «отпуск» и «выходные дни» в моей жизни попросту отсутствуют.

Что касается географии поездок – это практически вся Россия, Европа, а в последнее время еще и Индия. Контактируем также с учеными из Канады. Тематика моих исследований связана непосредственно с лесом, лесными экосистемами. В отличие от многих коллег из дальнего зарубежья, которые занимаются такими тонкими и деликатными направлениями, как генетика и микробиология, у нас все в более практической плоскости. Состояние экосистем, их устойчивость и прогноз развития – вот сфера наших интересов. К сожалению, с зарубежными коллегами удается пересекаться не так часто, как хотелось бы. Все же, приезжая в Россию, они, как правило, добираются лишь до Москвы или Петербурга.

– Хотелось бы узнать, как начинался ваш путь в большую науку.

– Основным этапом моего движения в науку было, собственно, не совсем мое движение. В свое время, в середине 20 века, еще мой дед начал заниматься вопросами дендроэкологии, будучи аспирантом Казанского университета. Потом научная карьера была продолжена моим отцом в Ильменском заповеднике. Когда мне было 4 года, я уже начал ездить с отцом в научные экспедиции, и так получилось, что примерно в этом возрасте я посадил первое в своей жизни дерево. Ну и, соответственно, с тех времен постепенно развивался мой интерес к биологии. Не могу сказать, что в школе интерес к этой науке был каким-то сверхъестественным, по крайней мере фундаментальными исследованиями я не занимался. Например, мама, которая преподает в медицинском университете, хотела, чтобы я занимался медициной.

Отец явно пожеланий по поводу профориентации не высказывал, но какое-то воздействие, видимо, проявилось – после 9 класса я поступил в Екатеринбургскую Малую лесную академию, где отучился два года по дистанционной форме. Так получилось, что моя выпускная работа была удостоена высокой оценки. Академию я закончил с отличием, после чего поступил в аграрный университет и на биофак БашГУ одновременно. В довершение ко всему из Екатеринбурга пришло извещение о том, что я зачислен в Лесную академию без экзаменов. В итоге из трех вузов я, посовещавшись с родителями, выбрал биологический факультет Башкирского государственного университета. Но «участь» обучения в этом университете меня все же не миновала: проучившись неполных четыре года в БГУ, я поступил туда на факультет экономики и права, так что какое-то время пришлось обучаться параллельно в двух учебных заведениях.

– Очевидно, параллельная учеба давалась нелегко?

– Не похвальбы ради могу отметить, просто констатируя факт, я – единственный человек в России, который на протяжении четырех лет получал, будучи студентом, именную Соросовскую стипендию. В студенческие годы пошли уже и первые научные публикации, словом, началась целенаправленная работа, специализировался я на кафедре физиологии растений. Например, занимаясь исследованиями, связанными с бальзамическим тополем, мы с моим научным руководителем в течение года строили для экспериментов специальную теплицу. Материал исследований тех лет настолько богат, что я до сих пор еще не проанализировал его в полном объеме. Таким образом, в июне 2001 года я на «отлично» защитил дипломную работу, затем последовало поступление в аспирантуру, где я был месяца 3-4.

В 2004 году я защитил кандидатскую диссертацию, с отличием закончил аграрный университет, в этом же году родился мой сын. И начались командировки, публикации, различные конференции. И, наконец, в 2006 году была защищена докторская диссертация. Когда защиту утвердили, мне было 26 лет. На кафедре в БГПУ я работаю с 2002 года. Сначала приходилось вести, в основном, семинарские занятия, затем мне стали доверять работу более ответственную. Основное место работы у меня, на самом деле, – это институт биологии Российской академии наук. А здесь я являюсь, соответственно, профессором кафедры и читаю лекции.

– Боятся ли студенты столь молодого профессора? Как у вас вообще складываются с ними отношения?

– Есть здесь определенные нюансы, выражающиеся в том, что у современных молодых людей есть одно хорошее качество: это люди очень конкретные, четко представляющие себе, чего они хотят от жизни и зачем они пришли в учебное заведение. Я стараюсь в общении со студентами придерживаться подобного стиля. За время своей работы в БГПУ я преподавал почти на всех факультетах, но главный принцип остается неизменным. Свою позицию я обозначаю максимально четко: говорю студентам, что мне от них нужны исключительно знания, и подсказываю источники получения этих знаний. Объем требований – учебная программа: не более, но и не менее.

Огромный плюс в том, что мой предмет – общая экология, и я стараюсь максимально приблизить его к жизни, уходя от голой теории. Интересные традиции есть у студентов заочной формы обучения, которые после сдачи зачета или экзамена пытаются отблагодарить преподавателя, вручая ему, например, бутылку дорогого коньяка. Но я однажды сообщил им о своих принципах, касающихся подобных моментов, и этого оказалось достаточно. Требования не должны быть жесткими, они, прежде всего должны быть конкретными.

– Вопрос относительно приближенности экологии к жизни – как вы относитесь к так называемым трансгенным, то есть генетически модифицированным продуктам?

– Если говорить с позиции потребителя, то я считаю, что люди прежде всего должны быть полностью информированы о наличии таких добавок в продуктах питания. На западе в супермаркетах для «трансгенной» еды отведены специальные полки, так что граждане четко осознают, что именно они приобретают. Причем разница в цене – примерно в три раза в пользу продуктов полностью натуральных. Они – дороже, и это совершенно естественно. Тот, кто экономит, всегда может осознанно выбрать то, что генетически модифицировано. У нас же о наличии упомянутых компонентов в продуктах питания зачастую сообщает лишь еле видимая надпись на упаковке. Это, я считаю, неправильно. Могу отметить, что нет реальных доказательств вреда от генетически измененных продуктов. Единственная проблема здесь заключается в том, что их энергетическая и пищевая ценность в большинстве случаев ниже, чем у естественных аналогов.

Запрещать генетически измененные продукты бессмысленно, людям просто надо дать возможность именно осознанного выбора. А разного рода негативных воздействий на человека и без трансгенных продуктов сейчас хватает – загрязненные вода, воздух, почва. Например, в плодах яблони, растущей в непосредственной близости от оживленной автомагистрали, неизбежно концентрируются самые вредные вещества. И все эти канцерогены ежедневно накапливаются в нашем организме. Это – не мелочь, ведь на сегодняшний день в России из-за неблагоприятного состояния экологии при относительно высоком уровне жизни убыль населения составляет примерно 300 тысяч человек в год. Вот это – действительно серьезная проблема.

– Можно ли надеяться на то, что в обозримом будущем вы и ваши коллеги-ученые сможете придумать средство, рецепт спасения от подобной угрозы? Что для предотвращения катастрофы необходимо прежде всего? Ведь ваша научная деятельность тоже сродни лечению природы, среды обитания человека.

– Сказать о том, что мне известна панацея от этого недуга, я не могу. Я считаю, что каждый компонент экосистемы выполняет свои особенные функции. В некоторых случаях он может взять на себя некоторые другие функции, например, защитные. Зеленые насаждения в городе – один из тех факторов, который может и должен оптимизировать среду нашего обитания. Автотранспорт запретить невозможно – мы должны четко понять, что остановить деятельность крупных промышленных предприятий мы также не в силах. Но вполне возможно себя от этого всего в некоторой степени оградить.

Опять же проблема роста городов, возникновения мегаполисов, когда крупные промышленные предприятия оказываются в центре жилых кварталов. Руководителю любого предприятия гораздо легче заплатить по предписаниям экологов любые штрафы, чем думать о переносе вредного производства. Я полагаю, что промышленное строительство просто нужно разумно планировать.

Есть такая наука – аркология, занимающаяся вопросами строительства и проектирования населенных пунктов в соответствии со всеми экологическими требованиями. Есть вещи, связанные с экологическим менеджментом, которым мы сейчас также пытаемся заниматься. Решение самое простое – прежде чем что-то делать, нужно думать. Очень жаль, что сейчас в России отменена государственная экологическая экспертиза. Раньше всякий проект нового предприятия тщательно анализировался с экологической точки зрения. Понятно, что у тех, кто инвестирует, одна цель – побыстрее получить прибыль, остальное их мало интересует. Поэтому отсутствие в настоящее время у общества такого механизма сдерживания и регулирования, как экологическая экспертиза, – весьма негативный момент.

– А к такой организации, как «Гринпис», как относитесь? Могут ли эти люди реально спасти мир?

– Общественные экологические организации, которых ныне существует великое множество, приносят определенную пользу. Но общественным экологам всегда необходима здравая жизненная позиция. Необходимо учитывать, что мы не можем отказаться от использования природы. Не рубить лес нельзя – он попросту превратится в бурелом, совершенно бесполезный. Другой вопрос, как осуществлять рубку. У общественных экологических организаций должны быть функции, прежде всего связанные с информированием и просвещением общественности касательно экологических проблем, а также возможность в определенной степени влиять на мнение социума.

Ведь общественная экоэкспертиза не менее важна, чем государственная. Защита природы должна укладываться в определенные рамки, не стоит доводить ее до абсурда, нельзя вечно протестовать против всего. Ведь не случайно одно из главных экологических правил гласит: «Природа знает лучше». Мало кто осведомлен о том, что в процессе разработки, к примеру, сотового телефона или цифрового диктофона необходимо переработать около двух тысяч тонн разнообразных природных ресурсов. Что уж говорить о таком устройстве, как компьютер... Россия проигрывает в том, что будучи крупнейшим ресурсодержателем, до сих пор не научилась своими богатствами распоряжаться.

Профицитный бюджет за счет нефти и газа, и лес, который, скажем из Финляндии возвращается в Россию, переработанный в баснословно дорогую мебель – это несерьезно. Создание экономики, живущей не только за счет продажи природных ресурсов, позволило бы решить многие проблемы экологии, но до такого состояния еще далеко.

– Как относитесь к заявлениям пессимистов, продолжающих муссировать тему «утечки мозгов» из России?

– Считаю, что сегодня в России ученый может зарабатывать деньги, и довольно приличные. «Утечка мозгов» в настоящее время, по сравнению с ситуацией, скажем, 10-летней давности – не такое уж и бедствие. Пик явно пройден, и талантливые ученые все больше уезжают, чтобы вернуться с новыми знаниями и опытом. Ситуации, когда профессору из России приходилось чуть ли не мыть пробирки в зарубежной лаборатории, сейчас возникнуть не может. Люди предпочитают работать по контракту, причем на самых выгодных условиях.

– Над чем вы в данный момент работаете?

– Помогаем индусам в спасении их уникальных всемирно знаменитых чайных плантаций. Растения вдруг начали сохнуть – и мы с коллегами работаем над выяснением причин «болезни» их корневых систем. Наши публикации биологи из университета Северной Бенгалии просто нашли в Интернете, на сайте нашей лаборатории в англоязычном варианте, заинтересовались и выразили желание сотрудничать. Спасение чая – более практическую и насущную проблему придумать сложно. Также мы сейчас приводим систему экологического образования в БГПУ в соответствие с европейскими стандартами – а это гранты и возможность для наших студентов беспрепятственно получать самое качественное образование в лучших зарубежных учебных заведениях.

– Как полагаете, чем сейчас более всего озабочена мировая экологическая общественность?

– Экологов в наибольшей степени волнуют глобальное загрязнение окружающей среды и глобальное потепление. Именно в них таится основная угроза для человечества. Изменения климата – вещь серьезная. Но, должен отметить, раз уж мы упоминали о спасении чая, то, к примеру, знаменитой бурзянской пчеле никакое глобальное потепление или похолодание не страшно, настолько это закаленное и неприхотливое насекомое, «монстр», если угодно. Ее гены даже пытались привить африканским пчелам, но безуспешно.

– Какие литературные произведения вызывают вдохновение для научной деятельности?

– Вы знаете, здесь бы я вспомнил шутку: «Чукча – не читатель, чукча – писатель!». В последнее время с детьми «Гарри Поттера» читаю каждый день – по главе. Захватывающее произведение! Если серьезно, люблю хорошую историческую литературу – ее чтение помогает в сборе и анализе информации. А это приносит свои плоды. До сих пор, хочу заметить, многие коллеги испытывают шок, перечитывая автореферат моей докторской диссертации, так как весь материал, присутствующий там, буквально валялся у всех под ногами, но его как-то не замечали.

– Хотелось бы узнать о наиболее запомнившемся вам комичном эпизоде из преподавательской практики.

– Одна студентка написала в работе об экосистемах: «Симбиоз – это когда водоросль грибу делает хорошо».