Достучаться до власти: что такое Общественная палата Башкирии и зачем она нужна

Общественный сектор как система общественных палат в России — то, что многие процессы регулирует в нормальных странах. Потому что, действительно, люди сами могли бы распределить помощь нуждающимся. Всё то, что делает социальная система нашей страны, в нормальных странах регулируется самим обществом.

И вот эта светлая идея когда-то пришла в голову тому блоку, который на тот момент возглавлял Владислав Сурков, как вы помните, у него работал и Радий Фаритович [Хабиров]. Соответственно, там продвигали эту идею с общественными палатами. Все общественные организации объединяются и перехватывают у государства вот эту сторону демократического развития.

Что такое Общественная палата Башкирии сегодня? Это пять тысяч общественных организаций, так или иначе объединяющих все четыре миллиона людей [население республики]. Вот это всё сублимируется в Общественной палате, и она, грубо говоря, принимает поручения от общества непосредственно, а не от политических партий, как парламент, например. Это интересная структура для того, чтобы власть слышала людей. И рано или поздно мы придем к тому, что у нас общественный сектор будет делать больше, чем сейчас. У нас пока это всё на зачаточном уровне.

Это необходимая и нужная вещь — то есть, конечно, там, с одной стороны, есть эти вредные люди, которые говорят неприятные для власти вещи, с другой стороны, власть ничего не может делать одна, без народа, и сама это понимает. Принцип: «Я руководитель, я сейчас всё за всех решу» уже никто не будет использовать, потому что потом прилетит обратно от населения. Соответственно, чтобы на раннем этапе все вопросы друг к другу снимать, и возникает такое явление, как Общественная палата. Она не должна быть рядом с государством, она наоборот должна быть шилом в одном месте для чиновников.

Мы из каких-то источников понимаем, что есть проблема, которая затрагивает значительную часть общества, пытаемся для начала разобраться, в чём вообще суть и насколько мы можем на ситуацию повлиять. Собирается экспертная группа или совет палаты, принимается решение, мы пишем письма в разные инстанции.

Общественная палата — явление звонкое и, я бы сказал, в хорошем смысле «противное», чиновники начинают реагировать. Если мы понимаем, что нам пытаются заморочить головы или уйти от ответа, мы обращаемся в средства массовой информации.

Члены ОП сами мне это предложили, они понимали, что надо дальше как-то это развивать. Оля Панчихина (экс-председатель ОП. — Прим. ред.) — замечательный человек, очень круто поставила палату на ноги. Она из нее сделала институцию, что-то, с чем считаются. Члены ОП хотели чего-то поострее в плане позиционирования. Обсуждалось несколько вариантов, кто-то произнес и мою фамилию. Не скрываю, мне эта роль изначально нравилась, поэтому я сказал: «Да, я согласен».

Я сейчас нахожусь в достаточно свободном, независимом положении, у меня нет чиновничьих обязательств, я могу делать что хочу. Ну понятно, что есть какие-то этические нормы, в нашей палате меня строго спросили после появления неких клипов, зачем я это делаю. Это, собственно, максимум того, что может со мной произойти. Поэтому мне здесь интереснее работать, чем если бы я был внутри государственной системы, где мне нужно было бы нацепить галстук, надеть на себя футляр и, соответственно, фильтровать свой базар раз в 14 больше, чем я сейчас это делаю.

Мне хочется всё делать быстрее, без лишней болтологии и без лишних писем, без бюрократии. Реакция должна быть стремительной. Когда я поначалу на какую-нибудь проблему от коллег на совете слышал: «Да, давайте мы в конце недели соберемся», говорил: «Нет, ребят, мы соберемся сейчас, через час в Zoom». А чего воду в ступе толочь? Вот проблема — надо ее решать. Ну мы уже сейчас намного быстрее всё делаем.

Сейчас мы находимся на пороге очень интересного явления — капиталом становится не сама информация, а умение с этой информацией обращаться. Я бы вообще хотел сейчас уснуть лет на двадцать и проснуться, когда уже эта эпоха наступит. Сейчас будет агония наших нефтяных, промышленных и военных генералов, которые будут цепляться за свою вертикальную власть и капиталы. Но они, конечно, всё равно проиграют — это неизбежный тренд.

Мы в самом начале пути. К сожалению, все эти индустриальные элиты так легко не сдадутся. Они так легко «цифровым людям» власть не отдадут и это будет борьба. При этом среди них тоже есть вменяемые люди, которые считают, что это всё себя изжило. Обратите внимание, как в нашей стране активно внедряются система «Инцидент-менеджмент», ЦУРы (центры управления регионами. — Прим. ред.), электронные голосования — это же очень круто, что у нас в стране кто-то это понимает. Понятно, что у нас люди, которые считают, что надо «ловить и не пущать». Сейчас впереди планеты всей такие страны, как Эстония, Швейцария, Бельгия.

В теории голосования можно проводить хоть каждый день, хоть по какому вопросу. Мы рано или поздно к этому придем. Отсюда возникает вопрос — для чего тогда нам товарищ депутат?

Я совершенно обычный человек, и упаси меня Господь когда-нибудь стать необычным. Я зарекся возвращаться на госслужбу. Как молодой ученый, я понимаю, что система находится в процессе трансформации, она медленно умирает. Я жил во Франции и видел ее мучительную гибель там. Здесь еще как-то теплится всё это, потому что есть вот эта знаменитая наша вертикаль, которая пока еще пестуется зачем-то. Ее тоже надо переводить в сеть, Общественная палата — часть этой работы.

Я себя точно не причисляю к какой-то правящей элите. Напротив, я свою задачу вижу в том, чтобы эту правящую элиту трансформировать, чтобы гиперэлитаризм, который присутствует у нас в стране и в республике, терял свои позиции, чтобы через меритократию переходить к реальной демократии. Аппарат Общественной палаты, конечно, очень недоволен моим приходом. Потому что у нас бывали периоды, когда они за неделю получали столько обращений, сколько раньше получали за год. Это я считаю главным показателем. Если люди пишут, значит, они рассчитывают на какой-то результат.