Виктор Ерофеев, писатель: «Секс – метафора стиля нашей жизни»

Мужчина начинается с утренней эрекции. В большинстве случаев он ею и заканчивается.
из рассказа «Утреннее чудо», сборник Виктора Ерофеева «Мужчины: тираны и подкаблучники»

Большой любитель французской литературы, экзистенциализма и русской словесности, человек, использующий тему секса как инструмент, с помощью которого можно донести до читателя простую христианскую мораль, ведущий программы «Апокриф» на телеканале культура – все это писатель Виктор Ерофеев. О мистике творчества, эротике и неразгаданной сказке России читайте в этом интервью.

– С чего обычно начинается день писателя Виктора Ерофеева?

– Во-первых, он поздно начинается, потому что я работаю ночью, и день начинается в зависимости от того, когда я заканчиваю писать. А писать я иногда только сажусь в пять утра. Поэтому как пойдет – тут уже все зависит от воли Господней. Вообще, начинается с душа, потом какая-то часть социальной жизни, но у меня нет богатого социального темперамента, я не политический человек. Какие-то деловые встречи с издательствами, телевидение. После, уже за ужином, короткие встречи с друзьями, пауза – и снова работа. Вообще, много напряженной работы каждый день. Просто до безумия.Виктор Владимирович Ерофеев – русский писатель, автор и ведущий программы «Апокриф» на телеканале «Культура». Родился 19 сентября 1947 года в семье советского дипломата Владимира Ивановича Ерофеева. Часть детства провел в Париже. Окончил филологический факультет МГУ и аспирантуру Института мировой культуры. Кандидатская диссертация «Достоевский и французский экзистенциализм» вышла в США отдельной книгой. В 1979 году за организацию в самиздате альманаха «Метрополь» был исключен из Союза писателей. До 1988 году в СССР его книги не издавались. Самый знаменитый роман Виктора Ерофеева – «Русская красавица». Рассказ Ерофеева «Жизнь с идиотом» лег в основу оперы композитора Альфреда Шнитке. Широкую известность получили книги: «Мужчины»(1997), «Русские цветы зла» (1999), «Хороший Сталин»(2004). Книга «Хороший Сталин» переведена на 20 языков, а также печаталась в главной газете Германии каждый день в течение сорока дней. Экранизировать книгу собирается Голливуд. В настоящее время Виктор Владимирович растит трехлетнюю дочку Майю, которую считает дотацией судьбы. Есть сын Олег, родился в 1976 году

– Вам нужны какие-то условия для творчества? Может быть, есть необходимый набор обстоятельств, при которых хорошо пишется: усталость, похмелье, одиночество...

– Водку я не пью, я пью вино, и похмелья у меня не бывает, но я предпочитаю не писать в Москве, потому что довольно тяжелая аура у города. У нас с женой есть что-то похожее на дачу в пятидесяти километрах от Москвы, и работать я стараюсь там. Москва, даже ночная, пожирает энергетику. В этом смысле наша столица – тяжелое место. Вот это, наверное, единственное условие, а все остальное зависит от того, что раньше называлось вдохновением. Может, пойдет, а может, не пойдет. Ты черпаешь энергию не из себя, а являешься ее проводником.

– По вашим словам, хороший писатель – это транслятор, а плохой – имитатор. Вы вкладываете какой-то мистический смысл в процесс творения?

– Конечно. Вся наша жизнь – мистика, но, говоря о творчестве, это вообще особая тайна. Особенно когда видишь, что текст, который ты создаешь, больше тебя. Когда он охватывает те зоны, которые ты плохо знаешь, но он за тебя это формирует, элемент мистики, безусловно, возникает. Но понятие мистики настолько девальвировалось за последние двадцать лет, что сказать «мистика» – это ничего не сказать, у нас все мистическое и астрологическое. Мне кажется, что настоящий писатель как раз и связан с такими вот потоками, а все остальные – это пишущие люди-роботы. Писатель вообще не знает, чего он напишет. Начинает писать одно, у него рождается совершенно другое и, в общем, он в небольшой степени ответственен за свой текст. Как человек не ответственен за свой сон. Какие-то моменты могут быть связаны во сне с его личной и другой жизнями, но совершенно необязательно, что этот сон таким родится, а не другим. В этом смысле, конечно, творчество – это такой сон, где можно, например, вступить в сексуальные отношения с соседкой, которая в реальной жизни вовсе неинтересна в этом отношении, или наоборот – хочу, а она не дает.

– Секс для вас – это инструмент, с помощью которого доносится до читателя мысль, мораль?

– Секс у меня чаще всего метафора. Метафора стиля нашей жизни. Мне так казалось в том закомплексованном обществе, в котором мы жили. Секс в нашем контексте – это не половая связь, а история соблазнов, страстей, похоти, разочарований. На этом участке, долго недоступном для русской литературы, иногда порождается простое понимание. Мне кажется, эротика и секс у нас вообще не проработаны, только эмпирически, а мне хотелось открыть какую-то символическую сторону этой темы, она ценна для меня.

– Бережно относитесь к ценностям?

– Я отвечу, поскольку много писал об этом. Мы – страна дважды потерянных культурных ценностей и традиций. Первый раз нас лишили всего в 1917 году. Лишили и стерли память, в том числе и о сексе. Но, как ни странно, за 70 лет советской власти в Союзе начали появляться новые ценности. Вы удивитесь, но я в чем-то симпатизирую коммунизму. Кодекс коммуниста вообще напоминает христианские заповеди. Однако в 91-м году прошлого века мы лишились и той скудной культурной традиции, что успели накопить за годы строительства социализма, а накоплено было немало.

– Давайте теперь о материальных ценностях. Можно совершенно точно сказать, что ваши книги приносят вам определенный доход, а что дает вам работа на телеканале «Культура»?

– В плане экономическом моя жизнь как лоскутное одеяло. И тут что-то приносит доход, и здесь. Программа «Апокриф» тоже что-то приносит. Я не продюсер – я автор передачи, которая строится вне канала, по каким-то определенным схемам. Это не нефтяная скважина, но на это можно жить. В разные периоды жизни разные вещи приносили мне разные деньги. Но если говорить о чем-то мистическом, деньги посыпались просто золотым дождем, когда во многих странах напечатали мою «Русскую красавицу» (роман Виктора Ерофеева «Русская красавица», написанный в 1980 году, был переведен более чем на 20 языков. – прим. автора).

– Работая на телеканале, вы сами смотрите телевизор?

– Нет. Мне кажется, телевидение – это море утраченных возможностей, и мне больно эти утраченные возможности наблюдать. Кино превратилось в эстетическую автономию, а телевидение настолько пошло на политическую и развлекательную потребу, что выросло в очень серьезную проститутку. Я создал антителевизионную программу, она по всем принципам не должна была существовать. У нас там нет конфликтов между героями, мы не набираем героев в зависимости от их точки зрения. Нам интересно их воспринимать как апельсины или грейпфруты – мы просто выжимаем из них соки. Ну а у кого сока больше, того мы приглашаем еще раз.

– То есть с героями программы вы не экспериментируете, за новой аудиторией не гонитесь?

– Я присутствовал на одном празднике, где Алла Борисовна собрала вокруг себя много известных людей – Коля Басков, Евгений Петросян, Боря Моисеев, много кто там был. Очень удивило, когда эти люди начали подходить ко мне, выражать свои восторги по поводу «Апокрифа» и предлагать свое участие в программе в качестве героев. Я мысленно улыбался. У программы есть своя устоявшаяся аудитория, и было бы забавно, конечно, но глупо предложить нашим зрителям Евгения Петросяна.

– Во время своих публичных выступлений вы говорили, что мы живем в неразгаданной сказке. В ваших многочисленных путешествиях не встречалось разгадок?

– Я много общался с американскими студентами. Они любят русскую классическую литературу. Любят за то, что она добрая. Я бы ее вообще назвал – десертная. А обед должен состоять из разных блюд. Да, мы живем в стране сказок, и мы не расколдованы. Водка, мат – это тоже не разгаданные для русского человека вещи. И поэтому они сильнее нас, многих из нас. Я однажды был на американской Аляске. Штатовские эскимосы летом едят мороженое, носят футболки, играют в теннис и радуются жизни. Когда я прилетел, прямо на трапе самолета меня спросил встречающий местный житель: «Вы первый раз на Аляске?» Я ответил, что да. «Тогда с вас сто долларов», – и эскимос пояснил, что у них есть традиция: с каждого, кто впервые ступает на эту землю, брать стошку. Я отдал, даже с удовольствием. Ради интереса попробовал переправиться через узкий пролив на русский берег – он там близко совсем, виден даже. Сначала была долгая канитель с пограничниками, меня доставили к главному и допрашивали на предмет шпионажа. Все хмурые – в шапках-ушанках, валенках. Я объяснял, что я писатель, подарил главному военному свою книгу, вложив в нее сто долларов, и тот... предложил мне выпить с ним. Ну, мы выпили, а потом меня проводили на американский берег как друга семьи. Еще раз говорю, мы неразгаданные.

– Наши первые государственные лица, наше правительство – это тоже подобная загадка?

– Конечно, с них и надо начинать. Всегда в сказке самые загадочные явления – это верх, то что непонятно, непознаваемо. Они не даны нам в ощущениях, и мы не можем их понять. Я вообще считаю, что Россия – это сказочная страна. Я пытался это найти в романе «Энциклопедия русской души», где речь идет именно о том, что вся наша страна –это сказка. И все там, наверху, те, кто сейчас, и бывшие, и мертвые, когда на них посмотришь, сразу понятно, что они – сказки. Только их разгадать нельзя. И сказки это не самые добрые.