Александр Филиппенко, актер: «Вот вам, товарищи, мое перо – попробуйте, пишите сами»

Александра Филиппенко называют человеком-театром, которому не нужны ни режиссеры, ни партнеры, ни художники. В его актерском арсенале все средства выразительности сильны и самобытны: голос, особый пластический рисунок, мимика.

Александр Филиппенко был актером театра драмы и комедии на Таганке, около 20 лет служил в театре имени Вахтангова. Филиппенко работал с такими режиссерами, как Роберт Стуруа, Юрий Любимов, Петр Фоменко. Снялся более чем в 50 фильмах. В кино Александр Филиппенко сыграл всю гамму злодеев от самой Смерти в фильме Владимира Грамматикова «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» до банального негодяя-помещика Забалуева в сериале «Бедная Настя». Инфернальность мимики, пластика, склонность актера к трагифарсу определили его амплуа.

Еще одна большая страница в творчестве Александра Филиппенко – литературные моноспектакли. Гоголь, Аверченко, Солженицын, Акунин, Зощенко и многие другие авторы современной и классической литературы становятся «партнерами» артиста на сцене.

Последний литературно-музыкальный проект «Поэма памяти Есенина» Александр Филиппенко осуществил совместно с Челябинским камерным хором. Резкость есенинской метафоры в исполнении Филиппенко, мелодика есенинского стиха под музыку Свиридова – в таком сочетании поэзия слышна как никогда.

– Планируете отправиться с новым проектом в гастрольный тур?

– А это вы мне должны сказать – стоит или не стоит нам это делать. Вам понравилось? Вы что-нибудь новое услышали? Если да, то, думаю, гастроли состоятся (Смеется.). Нет, на самом деле гастроли, возможно, будут, пока не решили.

– Какие стихотворения Есенина вошли в программу?

– В программу вошла гражданская лирика Есенина 1923-25 годов. По предложению дирижера Московского камерного хора Владимира Минина вкрапили и несколько ранних стихотворений. Свиридов писал музыку в 1956 году, когда Есенин после 20 съезда стал просто великим русским поэтом, до этого его называли поэтом кулацким. Вся моя есенинская история включает моноспектакль «Есенин, путь поэта»: ранняя гражданская лирика; затем спектакль, созданный совместно с Марком Розовским «Есенин без женщин». Сначала родилась такая идея «Маяковский, лирика», а потом – «Есенин без женщин». Это было ещё в Литературном музее. Постепенно история росла, поступали новые предложения. Как-то мне позвонил Владимир Минин и предложил исполнить поэму Есенина с Московским камерным хором. Уже потом решили сделать такую же программу и с Челябинским камерным хором. Звучание другое получилось: более личностное, камерное.

– А вы любите классическую музыку?

– Как и всякий думающий человек. Если есть настроение, классическая музыка может завести очень далеко. Можно не вернуться, если попадешь в резонанс или в антирезонанс.

– Ваш актерский путь начинался в студенческом театре МГУ «Наш дом». Это был один из самых свободных театров советского времени, экспериментальный.

– Студенческий театр МГУ – это «золотые» 60-е годы. Неподконтрольных организаций и людей тогда не было – все находились «под колпаком у Мюллера», у парткома, у месткома, у КГБ. Все контролировалось, тогда нужно было уметь между этими струйками что-то сделать. Мы играли Гоголя, Салтыкова-Щедрина, А. К. Толстого. Студенческий театр был самым экспериментальным в советском, консервативном театре. На флаге студенческого театра стояло слово «эксперимент» – тогда это было странно. После снятия Хрущева в 1964 году, когда в Кремле разбирались, кто с кем, мы что-то ещё успевали делать. У Жванецкого есть монолог: «Нам кричали: что вы критикуете – критиковать ведь все могут. Да? Так что же вы не критикуете? – кричали мы. Тут хоть покритикуешь-покритикуешь, внимание обратишь, так хоть как-то, как-то хоть! Что ж, кричали мы, искусство разве не меняет жизнь? Никак, кричали они. Вон оно как повсюду, кричали мы. Как? – кричали они. А так! – завывали мы». Вот все тут тексты и подтексты в этом монологе.

– Вы 20 лет проработали в театре им. Вахтангова. Как решились уйти?

– Началась перестройка, 1995 год, я ушел играть свои моноспектакли. Многие, у кого было что сказать, уходили. Я завоевал себе право к этому времени выбирать проекты как в кино, так и в театре. С тех пор этим и занимаюсь: свобода лучше, чем несвобода.

– Вы сейчас в творчестве полностью свободны?

– Не совсем. Сейчас другая проблема, чем в советские времена. Мы живем в сфере обслуживания. Если ты «годишь», то не будешь зарабатывать себе на хлеб. На жизнь надо просто зарабатывать. Театр перестал быть для государства идеологическим институтом, но стал коммерческим.

– Почему так и не вышел на экраны сериал Юрия Кары «Мастер и Маргарита», в котором вы сыграли роль Коровьева?

– Не знаю всех этих продюсерских штучек. Но он есть в пиратской версии, у меня на записи, в Интернете. Он отснят полностью. Но думаю, если бы он был по-настоящему гениальным, то, вероятно, смог бы пробиться через все преграды. Мне, конечно, жаль своей работы.

– Один из самых ярких ваших моноспектаклей «У автора в плену» объединяет Акунина, Зощенко, Довлатова, Гоголя, Аверченко. Почему поставили этих писателей в один ряд?

– Это мой личный выбор и больше ничего. Никаких параллелей. Я люблю этих авторов и хочу читать их со сцены. Вот и все.

– А как вообще выбираете тексты для литературных спектаклей?

– Это коммерческая тайна. Вот вам, товарищи, мое перо – попробуйте, пишите сами. (Смеется.)

– Правда ли что вы наизусть знаете «Мертвые души»? Как удается запоминать такие объемы текста?

– Нет, это не так. Просто в одной из рецензий проскочила фраза – «человек, который наизусть знает «Мертвые души»». Так за мной эта слава и пошла. Сейчас уже даже Солженицына «Один день Ивана Денисовича» я читаю с бумажкой.

– «Один день…» читаете в сокращении?

– Были попытки сократить, но ничего не вышло. Текст не поддается сокращению, там все зарифмовано. Зритель всегда очень чутко воспринимает малейший импульс, поэтому ничего нельзя пропустить. Кстати, слегка режиссировала мне спектакль Наталья Дмитриевна Солженицына. Она сказала: «У Шухова такое «тихое» достоинство, нет готовности к восстанию. Поэтому меньше графики, Александр, больше акварели».

– Вы как-то сказали, что чтение надо объявлять новым национальным проектом и, если необходимо, насаждать насильственно. А к вам на литературные моноспектакли приходят читающие люди, или вам удается открыть зрителям авторское слово и подвигнуть их к чтению?

– Думаю, что читающие. Родители приводят своих детей. Кроме моей фамилии на афише всегда крупно и четко указываются фамилии авторов текста, поэтому не думаю, что зритель приходит только из-за меня.

– В ваших выступлениях много собственной интерпретации классических текстов или вы стараетесь максимально передать авторскую интонацию?

– Например, когда такая грандиозная музыка, как у Свиридова, и такие стихи, как у Есенина, остается только соответствовать. Все, что я делаю, – только расставляю паузы. Нас так и учили: «Идите от автора». Всегда все – в тексте. Это вахтанговская школа.

– Слышала, что в качестве «досматривающих» моноспектаклей, где вы сам себе режиссер, выступают ваши дети…

– Да, мой сын Павел и дочь Александра могут сделать мне замечание, что-то подсказать, покритиковать. Кроме того, они постоянно совместно работают со мной в качестве звукорежиссеров. Я к ним прислушиваюсь, но окончательные решения все-таки оставляю за собой. Мое право.