«Знал, что выкарабкаюсь»: история уфимца, который 4 года живет с пересаженным сердцем и даже играет в футбол

Четыре года назад жизнь 58-летнего Михаила Логинова могла завершиться в любой момент: он перенес подряд два инфаркта, и его сердце отказывалось работать. Спасти его могло только чудо или пересадка органа. Чудо произошло.

Михаилу врачи нашли «мотор», подходящий именно для него. День, когда очнулся после операции по трансплантации сердца, он считает своим вторым рождением. При этом Михаил не знает ни имени, ни пола, ни даже возраста своего спасителя.

Свою непростую историю Михаил рассказал нашим коллегам из UFA1.RU.

«Это не подшипник для жигулей, который достал и заменил»

Всю свою жизнь Михаил проработал на вредном производстве — был слесарем-инструментальщиком на авиационном заводе. На пенсию вышел в 55 лет — по вредности.

— Многое было. И тяжелое приходилось таскать, и «Фортуной» работать, из-за чего и была вредность, — вспоминает он.

Проблемы с сердцем начались в 2010 году, когда у Михаила случилось два инфаркта. Тогда он попал в Республиканский кардиологический центр, где ему сделали шунтирование аневризмы.

— Шесть лет я жил, работал, но не так активно, как сейчас. Но как-то всё хуже и хуже становилось. А потом пришло время, и орган стал затихать. Мне было совсем плохо: давление 57 на 36, — вспоминает Михаил.

Ему становилось всё хуже и хуже, врачи уфимского кардиоцентра были бессильны и посоветовали ему ехать в столицу.

— Два дня в реанимации, день — в палате. В таком режиме я в последние дни жил. В Уфе я мог и не дождаться трансплантации. Мне сказали: «В Уфе делать бесполезно. Никто за тебя не возьмется. В Москве возможностей больше, там все-таки федеральное значение. В Москве все-таки институт трансплантологии, а у нас — кардиоцентр», — вспоминает он слова врачей.

Когда узнал, что ему требуется трансплантация, Михаил был ошеломлен:

— Спрашиваю: «Что делать?» Мне сказали, что есть трансплантация. Я говорю: «А это что такое?» Я сам-то тогда не знал. Мне ответили: «Ну это когда полностью пересаживают орган».

Он полагал, что такое возможно лишь за границей. Врачи же сказали, что пересадку делают и в России.

— Я говорю: «Что-то не верится». Но когда уже другого выхода не было, я просто поехал в Москву, настроился на операцию, — делится Михаил.

В 2016 году Михаил поехал в московский Центр трансплантологии имени академика Шумакова. Там его обследовали и занесли в лист ожидания, которое растянулось на долгих 8 месяцев.

Мучительное ожидание

— Думал, что операцию сделают на Новый год, но нет, — рассказывает он.

Выходя на улицу, Михаил всегда боялся, что вдруг ему позвонят и пригласят на операцию, а он в это время будет не готов.

— Когда я выходил на улицу, то всегда брал с собой дежурный «чемоданчик». В нем были документы, медкарточка, паспорт, страховой полис, полотенце, зубная щетка, бритвенный станок. Изначально, когда подписываешь документы, даже оговаривается: как только тебе позвонили, то в течение полутора-двух часов пациент должен быть на операционном столе, а в это время донорский орган везут в институт, — говорит наш герой.

Все восемь месяцев Михаил жил в Москве.

— В Уфу я не ездил. А вдруг я куда-то отъехал, а мне надо быть там? Если бы мне вдруг позвонили, а я в полтора-два часа не уложился, тогда бы мне просто сказали: «До свидания», — вспоминает он.

Перед операцией нужно было колоть специальные препараты, чтобы всё прошло успешно.

— Я сам научился себе делать уколы, — признаётся мужчина.

Как потом узнал Михаил, подобрать нужный орган не так-то просто: у донора и реципиента (человек, которому пересаживают донорский орган. — Прим. ред.) должны совпасть несколько показателей.

— Это не подшипник для жигулей, который достал и заменил, — смеется Михаил. — Тут не так, что орган может подойти любому. Врачи говорят, что у донора и реципиента должны совпасть 15 показателей. Это не только группа крови, размер грудной клетки, перенесенные заболевания, совместимость/несовместимость. Там всё проверяют.

По его словам, когда орган поступает, в течение двух часов должна произойти пересадка.

Страха перед операцией, как признаётся Михаил, он нисколько не чувствовал.

— Когда у тебя давление 57 на 36, фракция выброса — 16, мне уже было всё равно, — смеется Михаил. — По пять дней не выходил на улицу. Какой там страх? Страха не было, что я одной ногой в могиле стою. Операция была единственным моим спасением. Раз делают, значит, должны помочь. Я почему-то доверял врачам — что уфимским, что московским. Я знал, что выкарабкаюсь с их помощью.

Родные очень переживали за Михаила.

— Жена даже отвезла меня в Москву, проводила и уехала в Уфу. Сын знал, что отца спасают, — говорит он.

Когда проходила операция, как вспоминает Михаил, на дворе стояла глубокая ночь.

— Ночью сплю. Телефонный звонок. Мне позвонила заведующая отделением. Она сказала: «Мы вас ожидаем, приезжайте, ваш донор на подходе». Я быстренько собрался, вызвал такси, приехал. Быстро взяли анализ крови, флюорографию. Я разделся и лег на операционный стол, — рассказывает он.

Операция, как признаётся Михаил, была бесплатной и прошла в штатном режиме, без осложнений.

— Я очнулся. Спрашиваю: «Сколько давление?» — «120 на 80». — Я говорю: «Не может быть!» Я говорю, я вижу, я общаюсь, у меня всё нормально! Никаких болевых ощущений, — вспоминает тот день Михаил. — На следующий день я сам встал, пошел, и с той поры я начал двигаться.

Первое время после операции, признаётся Михаил, ему было тяжело, он страдал от бессонницы.

— Я лежал три дня в палате, пять дней — в реанимации, два дня — в палате, три дня — в реанимации под капельницами, — рассказывает он. — Ночами, неделями не спал.

Через три недели Михаила выписали, и он вернулся в Уфу.

— Когда я выписался из Москвы, я весил 60 килограммов, еле ходил. Не разрешали нести больше трех килограммов.

После операции с родными Михаил встретился не сразу.

— Когда тебе уже сделали операцию, при выходе на улицу надеваешь маску. Условия серьезные, хуже, чем пандемия. Ни с кем общаться нельзя, потому что иммунная система ослаблена. Нельзя ни с кем обниматься, нельзя находиться в тех местах, где много народу. Родственники стали приходить лишь через два месяца. Первое время был один, — вспоминает мужчина.

«Мне помогли, остальное

я должен сделать сам»

Как признаётся Михаил, ограничения после операции всё же есть, но они не мешают ему полноценно жить. Если четыре года назад он едва мог ходить и уже через пару шагов начинал задыхаться, то сегодня он водит автомобиль, катается на велосипеде, занимается садоводством, играет в футбол.

— Естественно, я нахожусь под постоянным присмотром Республиканского кардиологического центра, — признаётся собеседник. — Раз в месяц хожу на осмотр, сдаю анализы крови, мне снимают ЭКГ, измеряют давление. Раньше четыре раза за год, теперь ежегодно прохожу в кардиоцентре полное обследование.

После операции Михаилу пришлось кардинально поменять свое питание: сейчас он ест пять раз в день и только небольшими порциями. Полностью исключил из своего рациона соленую, жирную и жареную пищу. А еще сократил потребление мясных продуктов, стал добавлять в рацион больше каш, фруктов и овощей.

— Лучше есть пять раз в день по чуть-чуть, чем взять сковороду, нажарить картошку, кусок сала отрезать, наесться. Излишний вес — это вредно, — говорит Михаил.

Изменился полностью и образ жизни. Михаил бросил курить и сейчас совсем не употребляет спиртное.

— Мне помогли, остальное я должен сделать сам. После такого серьезного хирургического вмешательства нужно просто менять образ жизни. Нужно чувствовать свой организм, слышать себя, наводить порядок в голове. Нужно ограничить питание, есть больше фруктов, заниматься спортом, гулять, дышать свежим воздухом, общаться, устранить все вредные привычки: курение, выпивку, — говорит он.

Михаил ведет активный образ жизни. Ежегодно участвует в футбольном матче в рамках «Дней народного здоровья», где пациенты с пересаженными органами играют в футбол с врачами кардиоцентра и РКБ имени Куватова. В этом году мероприятие проходило 17 мая.

До конца жизни Михаил должен принимать специальные лекарства, чтобы организм не отторгал чужеродный орган.

— Раз в месяц я сдаю анализы, врачи проверяют и смотрят, нужно ли увеличить или уменьшить количество препарата. Сердце — это ресивер, а мышцы — это насосы. Насосы качают кровь, а ресивер с одного желудочка в другой перекачивает ее и дозирует по зонам, — размышляет Михаил.

«Я не знаю этого человека, но благодаря ему продолжаю жить»

О своем доноре Михаил совсем ничего не знает. По его словам, с пациентами медики не делятся такой информацией, поскольку это врачебная тайна.

— Это неэтично. И лично мне это не нужно знать. Мне подарили жизнь, я благодарен кардиохирургам, которые мне сделали эту операцию, вытащили с того света. Я не знаю этого человека, кто он, сколько ему лет, но благодаря ему все-таки живу.

О встрече с родными своего донора Михаил задумывался, но позже все-таки отказался от этой идеи, поскольку боится причинить им боль.

— С одной стороны, подсознательно хотелось бы знать, но у нас ведь кто как отнесется к этому. Кто-то скажет: «Ну и хорошо, что ты живешь благодаря моему родственнику». А с другой стороны — кто-то может отнестись по-другому. Сделали — сделали. Живи и радуйся! — делится сердечник.

Бытует мнение, что после трансплантации сердца человеку передаются привычки донора, но, как признаётся Михаил, сам он этого не ощутил. Не изменилась и сексуальная жизнь.

— Все спрашивают: «Вам пересадили сердце, у вас что-нибудь в голове поменялось, там старые мысли?» Ну мне же не голову поменяли, мне сердце поменяли, — улыбается мужчина.

Как признаётся Михаил, не всем судьба идет навстречу, кому-то в трансплантации сердца отказывают:

— Я лежал в палате с генералом ФСБ. Мне повезло — мне сделали. А ему — нет.

О подаренном шансе на жизнь Михаил нисколько не жалеет:

— Принцип жизни для меня — бороться, заставлять себя быть полезным обществу, быть полезным себе. Если бы не сделали пересадку сердца, меня бы уже не было в живых. А теперь я живу нормальной, полноценной жизнью. Я очень-очень рад, очень благодарен врачам-кардиохирургам — что московским, что нашим.

«Получают второе право на жизнь»

Первую операцию по пересадке сердца в Башкирии провели в октябре 2012 года. По словам главного врача Республиканского кардиоцентра Ирины Николаевой, после трансплантации сердца люди получают шанс на полноценную жизнь.

— Это те люди, которые получают второе право на жизнь. Они на препаратах, под контролем врачей. Они не только живут — они еще рожают детей, у них появляются семьи, — говорит она.

Всего в Башкирии за девять лет проведено более 20 трансплантаций сердец.

— Мы приближаемся к заветной цифре 30. И я очень надеюсь, что с каждым годом мы сможем набирать обороты и помочь еще большему количеству пациентов, — считает Николаева.

В стране тоже число таких пациентов, как Михаил, невелико. Но врачи считают, что все же Россия в этом направлении делает довольно серьезные шаги. Уже можно говорить о существенном увеличении объемов пересадки сердца за последние годы. Такая тенденция имеет ежегодный прирост. За последние годы вырос не только объем операций по трансплантации сердца, но и увеличилось количество центров, в которых производятся оперативные вмешательства.

О том, кто становится донором, можно ли завещать свои органы при жизни и как долго живут люди с пересаженными органами, рассказал UFA1.RU российский хирург и трансплантолог Михаил Каабак. По словам специалиста, существует два вида трансплантации органов: от живых и посмертных доноров.

— Согласно российскому законодательству живым донором может стать лишь генетический родственник, совершеннолетний, поэтому поиск такого донора происходит среди членов семьи того, кто нуждается в трансплантации, — говорит Михаил Каабак.

У доноров, по словам врача, не должно быть медицинских противопоказаний.

— Это не означает, что он должен быть абсолютно здоровым. Если есть заболевание, не должно быть ухудшение его течения в результате донорской операции, — говорит Михаил Каабак.

Трансплантолог подчеркнул, что основными препятствиями для донорства могут стать гипертония, наличие белка в моче и избыточный вес.

Посмертными донорами становятся те люди, которые умирают из-за необратимого повреждения мозга.

— Это происходит в результате травм головы либо кровоизлияния в мозг из-за разрыва аневризмы. В некоторых случаях мозг погибает из-за того, что излившаяся кровь под давлением сдавливает мозг и вызывает в нем нарушение кровообращения. Если человека не удалось спасти в результате срочно проведенной операции, то он может стать донором органов, — объясняет эксперт.

Презумпция согласия

В России, по словам специалиста, действует презумпция согласия.

— Если нет документированного отказа от донорства со стороны пациента, его органы могут быть использованы для трансплантации. Эволюция системы трансплантации в нашей стране подразумевает создание информационной системы по волеизъявлению граждан в отношении возможностей использовать органы для трансплантации после смерти, — говорит Каабак.

По словам эксперта, родные посмертного донора могут заявить о том, что их умерший родственник не желал быть донором при жизни.

— Донорство — это дело богоугодное в том случае, если сам донор этого хочет. Это касается как живых доноров, так и посмертных. Но когда нет информационной системы, которая сможет фиксировать волеизъявление, как узнать, хотел ли донор, чтобы его органы использовали для трансплантации после смерти, или нет? Фиксация этого волеизъявления в виде какой-то заверенной нотариусом бумаги — это архаичный способ, потому что смерть обычно приходит внезапно. Где человек должен хранить эту бумагу, не очень понятно. И как врачам получить доступ к этому документу? Поэтому если родственники вступают в контакт с врачами на этапах лечения пациента, который в итоге умирает при таких обстоятельствах, что может стать донором, то у родственников выясняют, как относился умерший к использованию своих органов после смерти для трансплантации, — уточнил Каабак.

Врачи при этом не обязаны спрашивать разрешения у родственников посмертного донора, чтобы использовать его органы для трансплантации. Министерство здравоохранения занимается разработкой законопроекта о донорстве, но этот процесс, как поясняет Каабак, затянулся.

— Это не совсем отрегулированная ситуация, ее нужно улучшать, — считает трансплантолог.

По его словам, чем быстрее орган пересадят пациенту, тем лучше.

— Начало консервации совпадает с моментом прекращения поступления крови в организме донора в сосуды этого органа. После этого происходит завершение хирургической операции по изъятию донорского органа, его консервация, лабораторный тест на совместимость. Наиболее совместимый реципиент выявляется в течение ближайших двух-трех часов после консервации. Потом начинается подготовка к операции реципиента. Он должен приехать в клинику, его здоровье должно быть оценено на наличие острых инфекционных заболеваний. На это уходит от 5 до 15 часов, в зависимости от обстоятельств, — объясняет Михаил Каабак.

По словам Михаила Каабака, в России нет информационной системы, которая бы гарантированно привела волю человека до врачей.

— Задача профессионального сообщества — отрегулировать новый законопроект таким образом, чтобы такая возможность была. Любой человек желает, чтобы его воля всегда исполнялась. Наша воля далеко не всегда совпадает с тем, что хотят наши родственники. А когда принимается столь важное решение, человек должен быть уверен, что его воля будет исполнена, поэтому наша задача как профессионального сообщества — создать такую информационную систему, где вы могли бы свою волю зарегистрировать и врачи могли бы гарантированно получить доступ к этому волеизъявлению. Наиболее рациональным представляется фиксация такого волеизъявления на каком-то сегменте, например, на сайте «Госуслуги», — подчеркнул Михаил Каабак.

По словам специалиста, желательна совместимость донора и реципиента по группе крови, но это необязательно. Также должно быть совпадение по антигенам гистосовместимости — тканевым антигенам.

— Это позволяет выявить условие реакции отторжения пересаженного органа. Это проверяется с помощью достаточно высоких лабораторных технологий. Лабораторные тесты занимают около четырех часов, — рассказал Каабак.

На всё — 6 часов

Михаил Каабак сообщил, что существует несколько способов. Наиболее распространенным из них является простая холодовая консервация. Донорский орган промывается охлажденным консервирующим раствором. Орган полностью отмывают от крови, помещают в лед в стерильных условиях в перевозной холодильник без электричества.

— В таких условиях донорское сердце может храниться до шести часов. Существуют также более продвинутые технологии, которые пока не нашли широкого распространения в нашей стране. Это перфузионные технологии. Орган подключают к перфузионной системе, которая пропускает через сосуды донорского органа специальный раствор, консервирующий под определенным давлением, наблюдает за параметрами с помощью датчиков. Эта машина требует электричества. По размерам она сопоставима с небольшим холодильником, — говорит специалист.

Такая система, по словам Михаила Каабака, позволяет консервировать донорские органы до нескольких суток. Это помогает перемещать донорские органы на большие расстояния, в том числе в разные города.

Не подойти не может

По словам Михаила Каабака, это большая редкость.

— У нас слишком большой лист ожидания — несколько тысяч человек. Если не подошел один реципиент, всегда можно выбрать другого. Но в регионах с короткими листами ожидания орган не используется, потому что не нашлось реципиента, — говорит он.

Если такие случаи происходят, донорские органы утилизируют.

— Этот орган поступает туда же, куда и трупы людей, где он подвергается необходимым исследованиям.

Риски есть

По мнению трансплантолога, продолжительность жизни реципиента действительно уменьшается — из-за того, что средняя продолжительность работы пересаженного органа, полученного от посмертного донора, не превышает десяти лет.

— Продолжительность и качество жизни человека с пересаженным органом ограничены продолжительностью работы органа и из-за того, что человеку дают лекарства, снижающие иммунитет для предотвращения отторжения пересаженного органа, — пояснил Михаил Каабак. — В результате пациент подвержен инфекционным и онкологическим заболеваниям.