Диагноз — диссидент: как политзаключенный из Башкирии рассказал миру о карательной психиатрии в СССР

В последние годы в Башкирии вспоминают имена политических и культурных деятелей, родившихся или живших в нашей республике (пусть даже и недолго) — Федора Шаляпина, Рудольфа Нуреева, Сергея Довлатова. Время от времени говорят и об идее создания в Уфе музея «Возвращенные имена», где были бы увековечены имена политических репрессированных.

Когда мы делали обзор уфимской прессы советского периода, то обратили внимание на персону, которую редко вспоминают, а между тем в те годы имя этого человека звучало часто и громко. Речь о Владимире Буковском — бескомпромиссном противнике всех российских властей последних десятилетий и диссиденте, рассказавшем миру о карательной психиатрии в СССР.

Владимир Буковский родился 30 декабря 1942 года в башкирском Белебее, куда его семью эвакуировали из Москвы при наступлении немцев, о чем будущий диссидент писал в своей автобиографии «И возвращается ветер». Родной город, по признанию автора, доставил ему в жизни немало хлопот, хоть он никогда там больше не бывал.

— Во-первых, вечно путали его написание и вечно мне приходилось его диктовать по буквам всем чиновникам: Бе-ле-бей. В последнем паспорте мне таки написали Белебель, хоть старался я изо всех сил, — писал он. — А еще, стоило назвать этот несчастный Белебей, эту Башкирскую АССР, как тут же вопросительно-испытующий взгляд, словно позывной у самолетов: «свой — чужой» — башкир или русский?

Сам Буковский, впрочем, отмечал, что для него все равны: и русские, и башкиры, однако происхождение его было «не совсем безразлично людям». Как бы то ни было, жизни в Белебее он не запомнил. Первое его воспоминание — картинка салюта Победы в Москве.

— Кто-то поднял меня на руки к окну и сказал: «Вот, запомни это на всю жизнь. Это — салют Победы», — писал он об этом. — Оттого, видно, и запомнил, что сказали. А сам салют — цветные пятна, словно когда глаза сильно зажмуришь.

Отец Владимира Константин Буковский был советским литератором, членом Союза писателей, сотрудником журнала «Октябрь» (в годы войны — военным корреспондентом «Красной звезды»), мать Нина Буковская — автором детских радиопередач и «человеком очень сильного характера», как характеризовала ее политолог Сесиль Вессье в своей книге «За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России» (цитата по Lenta.ru).

Прадед Владимира Буковского, как указывали в Варшавском университете, был польским офицером, которого царская армия взяла в плен в битве при Остроленке и сослала в Сибирь.

Диссидент рано научился читать — лет в пять, рассказывал он в автобиографии. Причем учился в основном по газетам. Особенно ему нравились карикатуры, которые он с охотой перерисовывал, а потом читал подписи под ними. Это были картинки с долговязым Дядей Сэмом, толстым капиталистом, везде таскающим за собой мешок денег, британским львом «с отпечатком ботинка на заднем месте» и прочие.

— И так мне нравились приключения этих персонажей, что стал я сам придумывать им новые беды, — рассказывал Владимир. — Кажется, родителей эта затея не воодушевила — во всяком случае, они пытались отвлечь меня старыми немецкими книжками с готическим шрифтом и с литографиями, которые остались от деда.

Воспитанием Владимира по большей части занималась мать. С отцом отношения были сложные — сын описывал его как тяжелого, деспотичного человека, который его «не любил особенно» и мог неделю провести в своей комнате, ни с кем не разговаривая, лишь выходя поесть. В конечном итоге он и вовсе стал жить отдельно.

— Не могу сказать, чтобы мы враждовали. Просто существовала между нами какая-то неприязнь, — вспоминал об отце Владимир. — Он был по-своему человек честный и очень преданный своей теме — судьбе деревни. Он родился и вырос в селе на Тамбовщине и всю жизнь писал о деревне. Верил он в колхозную деревню, раскулачивание оправдывал (может, оттого что сам в нем участвовал в молодости).

Ленин был для Константина Ивановича высшим авторитетом, писал Буковский, а в обнищании колхозов он винил «сталинские извращения». В дальнейшем, отмечал он, отца практически перестали печатать, а «в каждой принятой к печати статье половину вычеркивали».

Детские годы Владимира Буковского были непростыми — по рассказам родных, рос будущий диссидент «в чемодане», так как ни коляски, ни кроватки в военное время достать было негде.

— Довольно долго, лет до двух с половиной, я не начинал говорить, — писал Буковский. — Родители заволновались — уж не немой ли я, но знакомый врач успокоил их, что все дело в недостатке питания и особенно сахара. Где уж потом доставали они для меня сахар, не знаю.

Владимир проникся нелюбовью к коммунизму еще в детстве. Одним из решающих факторов стало то, что он, как лучший ученик в классе, был пионерским председателем.

— Дело это самое обыкновенное: подходит твой возраст — становишься пионером, потом комсомольцем, а затем и членом партии, — вспоминал об этом Буковский. — Регулярно проводились пионерские сборы, какие-то смотры и линейки, и в то время, как счастливчики-непионеры шли себе домой, гулять и развлекаться, мы должны были париться на сборе и обсуждать какие-то скучнейшие вопросы успеваемости и поведения, проводить политинформации и так далее.

По мнению Буковского, в какой-то момент из-за давления учителей одни пионеры становились ябедниками и «возбуждали всеобщую ненависть», другие же «лгали и лицемерили, притворялись, что ничего не знают, и не видят», как в классе шкодят и дразнят педагогов.

Владимир принимал участие «в персональной проработке отстающих и нарушителей», что повлияло на него особенно сильно. Однажды он отчитывал мальчика по фамилии Ульянов, говоря ему, что своей плохой успеваемостью он позорит фамилию вождя. Учительница была в восторге, провинившийся обиделся и заплакал, а сам Буковский тогда «вдруг почувствовал себя гадом и сволочью».

— Я просто привык формально произносить слова, которые от меня требовались, и все, кому я их до сих пор говорил, понимали, что я говорю неискренне, только чтоб от меня отвязались. Никто на меня не обижался, и со всеми я был в приятельских отношениях, — рассказывал об этом эпизоде диссидент. — Тут же я сделал ему по-настоящему больно, и это меня поразило.

Владимир постепенно укрепился в мысли, что больше не хочет «быть орудием в руках» учителей, отказался от роли председателя и даже перестал носить пионерский галстук. В 14 лет он не стал вступать в комсомол — по собственным словам, этому способствовал и услышанный им доклад Хрущева о сталинских преступлениях на ХХ съезде КПСС.

В 1959 году, в десятом классе, Владимир с друзьями забавы ради выпустили собственный литературный журнал. Как он сам рассказывал, всё началось после того, как в школе дали «очень краткий разбор литературных направлений начала века».

После «многих лет нудного изучения положительных и отрицательных образов у классиков русской литературы» это произвело на подростков большое впечатление, несмотря даже на то, что преподносилось это как «вредная для народа словесная эквилибристика».

— Все принялись сочинять пародии, подражая им, и, разумеется, вплетали сюда школьную тематику, — рассказывал Буковский. — Мы настолько увлеклись, что сами не заметили, как получился журнал. Кто-то достал пишущую машинку, кто-то предложил свои услуги в качестве иллюстратора, все же остальные были авторами. Наша десятилетняя скука неожиданно вылилась в довольно ехидную пародию на школьную жизнь, отчасти и на советскую жизнь вообще.

Хоть дети и не закладывали в журнал политический смысл, он произвел впечатление на учителей и горком, куда в итоге и вызвали Владимира с директором школы по прозвищу Колобок. Других причастных к выпуску журнала — сплошь комсомольцев — таскали по собраниям, отчитывали и заставляли каяться (правда, по словам Буковского, ни коллективного покаяния, ни осуждения товарищей добиться от них не смогли).

Владимира в итоге исключили из школы, сказав, что ему надо поработать в хорошем трудовом коллективе, где из него выветрится «политическая незрелость». Директора школы уволили, отцу Буковского сделали выговор по партийной линии. Доучивался парень в вечерней школе, подделав справку с места работы.

Обидевшись на «тупых стариков и старух в кабинете горкома», он твердо решил, что поступит в институт. Он смог уговорить учительницу составить на него характеристику, после чего уехал за город зубрить учебники.

В период экзаменов парень приезжал в Москву и сразу после сдачи, соблюдая все меры конспирации, сбегал, чтобы его случайно кто-нибудь не узнал. Наконец вывесили списки принятых — Буковский был в их числе. Так в 1960 году он поступил на биолого-почвенный факультет Московского университета.

Впрочем, долго быть студентом ему не пришлось. В том же году, когда Буковского приняли на учебу, он решил возродить молодежные встречи с чтением стихов у памятника поэту Маяковскому в центре Москвы. До него такие мероприятия уже проводились, но были подавлены властями — в том числе потому, что звучали на площади и произведения репрессированных авторов.

Буковский, познакомившись со многими из «старичков», которые к тому моменту занимались распространением и производством самиздатов, быстро возродил чтения. Как он сам признавался в автобиографии, помогали сочувствующие знакомые в горкоме комсомола и комсомольском оперштабе, который работал в связке с КГБ и должен был разгонять молодежь. Они предупреждали о готовящихся провокациях, которых было немало.

Против участников чтений развернули информационную кампанию в прессе, на мероприятиях пытались завязывать драки, молодых людей задерживали, исключали из институтов. Пытались чтецы и договориться с комсомольскими деятелями — те даже выделили помещение под клуб, но сразу же принялись выдвигать свои условия, забраковали выставку художников-нонкомформистов, и клуб прекратил существование, не успев открыться.

В конечном итоге деятельность Буковского привлекла КГБ, где он дважды побывал на допросах. Из института его выгнали, хотя, как писал сам диссидент, получилось это у руководства не сразу. Сначала его пытались не допустить к экзаменам, однако он сам пришел к преподавателям с зачеткой, которая, к счастью, была на руках, и попросил принять экзамены, сославшись на «какую-то ошибку в учебной части».

На следующий семестр Буковскому не дали сдать даже зачетов, поэтому он сам подал заявление с просьбой об отчислении из-за «плохого здоровья». По замыслу молодого человека, это дало бы ему право восстановиться на следующий год — и его просьбу даже сперва удовлетворили, однако уже в начале учебного года отказали, так как против этого выступил комитет комсомола.

К тому моменту Буковского в газетах изображали почти как врага народа, вспоминал он. Участников «Маяковки» судили за антисоветскую агитацию — в том числе семь лет лагерей получил диссидент Эдуард Кузнецов, у которого оказалась копия написанного Буковским сочинения о необходимости демократизации ВЛКСМ.

Оригинал нашли при обыске и у самого Владимира, однако по делу он был привлечен как свидетель. На суд он не явился — позднее ему рассказали, что в определении суда указывалось о необходимости возбудить дело и в отношении Буковского. Чтения у памятника Маяковского оказались под запретом.

Еще некоторое время Буковский провел в Москве, организовал выставку на частной квартире. В дальнейшем, улизнув от слежки, уехал в геологическую экспедицию в Сибирь на полгода. По возвращении в столицу диссидента все-таки арестовали. По воспоминаниям диссидента, к нему пришли из КГБ, когда он делал фотокопии взятой у жены американского корреспондента книги Милована Джиласа «Новый класс», запрещенной в СССР.

В суде ему припомнили и «Маяковку». В итоге отправили его в Лефортовскую тюрьму, где он, впрочем, пробыл недолго. Почти сразу Буковского отправили на психиатрическую экспертизу — по его мнению, в хрущевские времена власти пытались избежать массовых публичных репрессий, для чего политических заключенных признавали психическими больными.

Так, в 1962 году Буковскому поставили «вялотекущую шизофрению» — этот диагноз, введенный в оборот советским психиатром Андреем Снежневским, ставили многим диссидентам.

— Так называемая вялотекущая шизофрения — диагноз, изобретенный нашим отечественным, уважаемым психиатром профессором Снежневским, и идея, состоящая в том, что шизофрения может развиваться так незаметно и так долго, что только он, Снежневский, может это заметить, — рассказывал об этом Буковский в фильме Анатолия Ярошевского «Тюремная психиатрия» в 2005 году. — Мне он поставил диагноз «вялотекущая шизофрения» в шестьдесят втором году. Я счастлив сообщить, что она до сих пор течет вяло.

Диссидента отправили на принудительное лечение в Ленинградскую спецпсихбольницу. Сам он поначалу был этому скорее рад — в сталинские времена людей спасали от тюрьмы или расстрела принудительным лечением.

Однако в больнице он стал свидетелем жестокого обращения с пациентами: применения сильнодействующих препаратов (например, аминазина и галоперидола) для «усмирения», укруток (так называли связывание людей до такой степени, чтобы они не могли дышать), избиений и прочих издевательств. По словам Буковского, «кругом царили безразличие, равнодушие, цинизм».

Пока он находился «на лечении», разворачивалась борьба между московской и ленинградской школами психиатрии. Как указывал диссидент в своей биографии, до того, как в 70-х «Снежневский практически подчинил себе всю советскую психиатрию», в Ленинграде его учение о вялотекущей шизофрении считали «шарлатанством». Врачи из Северной столицы пытались назвать Буковского симулянтом и вернуть его дело следствию, что, по всей видимости, не вызывало радости у КГБ.

В итоге в 1965 году диссидент был выписан с диагнозом «психопатия паранойяльного круга в стадии компенсации» и передан на попечение своей матери. Почти сразу после этого он снова влился в круг старых знакомых, вместе с которыми организовал первую с 20-х годов свободную массовую демонстрацию.

Это был «митинг гласности» 5 декабря 1965 года на Пушкинской площади в Москве. На нем требовали гласности суда над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем. Их арестовали за публикацию своих произведений за рубежом. Митинг разогнали, многих его участников исключили из институтов и «проработали» на партсобраниях.

Несколько месяцев спустя был принят закон, запрещающий «участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок» — до этого право на демонстрации формально было гарантировано гражданам Конституцией без подобных оговорок.

Буковского за участие в организации «митинга гласности» снова задержали и доставили в психиатрическую больницу. Произошло это еще до самой демонстрации — диссидента поймали при раздаче листовок с информацией о предстоящей акции протеста.

Пока он «лечился», начался громкий политический процесс над Синявским и Даниэлем, который широко освещался в зарубежной прессе. Писали там также и о преследовании Буковского.

С ним самим в этот момент происходило странное. В больнице № 13, куда он попал изначально, врачи были «молодыми и честными ребятами», которые отказались признавать его больным. Тогда Буковского направили в больницу № 5 в селе Троицком под Москвой, но и там признаков болезни у него не обнаружили.

Всё это позволяло власти «без лишнего шума» выписать его, однако вместо этого диссидента направили в Институт Сербского. Как писал Буковский в своей биографии, в институте изящно воздержались от того, чтобы делать заключение о его здоровье — обратились в КГБ за обвинительными материалами.

— Формально я не был арестованным, обвиняемым или хотя бы подозреваемым — против меня не было возбуждено уголовного дела. Поэтому, с юридической точки зрения, Институт судебной психиатрии не мог меня экспертировать, — рассказывал диссидент. — Таким образом, формально не отказываясь от экспертизы, Институт Сербского просто запросил в КГБ обвинительные материалы против меня для изучения и решения вопроса о вменяемости.

Ясности по поводу «болезни» Буковского в итоге так и не удалось достичь. В 1963 году у него имелось два диагноза — психопатия и шизофрения под вопросом. Комиссия из четырех профессоров, двое из которых были учениками Снежневского, не пришла к единому выводу о наличии у Буковского вялотекущей шизофрении — голоса разделились поровну.

Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы в Москву по поручению Amnesty International не прибыл английский юрист Эллман, который попросил о встрече директора Института Сербского. Вскоре после этого Буковского неожиданно выписали — как он рассказывал, не было «ни справок, ни объяснений, ни извинений».

Выйдя на свободу в 1966 году, диссидент решил для себя, что нельзя позволить международному интересу к проблемам в СССР затухнуть. Он стал одним из организаторов очередной демонстрации на Пушкинской площади 22 января 1967 года. Там выступали против статьи, запрещающей митинги, и против арестов других диссидентов.

Акцию разогнали, а Буковского вскоре снова арестовали — на этот раз признали вменяемым. Начались допросы, а потом и суд, где Буковский выступил с резкой обличительной речью, впоследствии распространившейся в самиздате.

По воспоминаниям обвиняемого, дело против него настолько разваливалось, что прокурору оставалось лишь настаивать на том, что «нарушение порядка состояло в самом факте демонстрации», а требовать освобождения лиц, арестованных КГБ, нельзя, поскольку «это подрывает авторитет органов». Несмотря на всё это, Буковскому дали три года в лагере.

Из заключения Буковский вышел в 1970 году и сразу же стал одним из лидеров диссидентского движения, которое продолжало развиваться, пока его не было на свободе.

В начале 70-х диссидент дал интервью корреспондентам Холгеру Дженсену из Associated Press и Биллу Коулу из CBS. В них он рассказал об использовании психиатрии в СССР в карательных целях. Как отмечал сам Буковский, интерес к этой теме на Западе подогревала и насильственная госпитализация ученого Жореса Медведева, которого отпустили через три недели благодаря активной публичной кампании авторитетных академиков и писателей в его поддержку.

— Хорошо Жоресу Медведеву — он был достаточно известен в ученом мире, — рассуждал об этом Владимир Буковский. — Но как быть с рабочим Борисовым или каменщиком Гершуни, студентками Новодворской и Иоффе, художником-оформителем Виктором Кузнецовым? Из-за них академики не пойдут скандалить в ЦК, а мировое содружество ученых не пригрозит научным бойкотом. По нашим данным, сотни малоизвестных людей содержались в психиатрических тюрьмах по политическим причинам. Кто будет воевать за них?

Буковский сам решил стать человеком, который защитит «малоизвестных» политзаключенных. Он начал собирать информацию об этих делах через адвокатов, родственников, а также из писем самих заключенных. Слежка за ним не прекращалась, однако Буковскому удавалось переправлять информацию за рубеж по тайным каналам.

Западные специалисты, получив копии заключений советских врачей в отношении нескольких известных инакомыслящих, пришли к выводу о том, что диагнозы им ставились по политическим мотивам (об этом, в частности, писало издание The New York Times). Буковского в 1971 году арестовали вновь — сначала хотели опять признать невменяемым, но врачи, еще недавно обнаружившие у диссидента «вялотекущую шизофрению», вдруг начали настаивать на том, что он здоров.

В прессе стали обвинять его в антисоветской деятельности, «Правда» назвала его «злостным хулиганом» — эта статья принесла ему всесоюзную известность. Московский городской суд дал ему 7 лет заключения и 5 лет ссылки.

Срок он отбывал во Владимирской тюрьме, потом его переводили в пермские политические лагеря. Буковский и в заключении не сдавался — участвовал в акциях протеста заключенных против произвола администрации, вместе с солагерником, психиатром Семеном Глузманом написал «Пособие по психиатрии для инакомыслящих» — книгу, призванную помочь тем, кого власти пытаются объявить невменяемыми.

В 1974 году Буковского вернули во Владимирскую тюрьму как «злостного нарушителя режима». Тем временем за рубежом разворачивалась кампания в поддержку диссидента. За него вступался знаменитый писатель Владимир Набоков, правозащитница Софья Каллистратова. Информагентство ТАСС указывает, что высказывались на эту тему также драматурги Артур Миллер и Том Стоппард, актер Дастин Хоффман.

Усилия западной общественности увенчались успехом — в 1976 году произошел один из самых знаменитых обменов политзаключенными в советской истории. Буковского тогда обменяли на лидера компартии Чили Луиса Корвалана. Эти события описаны в частушке, моментально ушедшей в народ: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана, где б найти такую ***, чтоб на Брежнева сменять».

В наручниках и под конвоем он был доставлен в Швейцарию, где и происходил обмен. Вместе с ним летели мать, сестра и племянник.

— Мы воевали отчаянно с этой властью подонков. Мы были горсткой безоружных людей перед лицом мощного государства, располагающего самой чудовищной в мире машиной подавления. И мы выиграли. Она вынуждена была уступить. И даже в тюрьмах мы оказались для нее слишком опасными, — вспоминал свои мысли в тот момент Буковский. — Наконец, должен же я чувствовать радость освобождения? Стыдно признаться, но радости я не чувствовал — только невероятную усталость.

Долгие годы власти прямо не признавали существования в СССР карательной психиатрии. О том, что граждан необоснованно помещали в психиатрические учреждения на принудительное лечение по политическим причинам, открыто было сказано уже в Законе РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18 октября 1991 года. Таких людей признали репрессированными и установили для них льготы и выплаты.

В то же время были и попытки связать данную практику с низким уровнем образования советских психиатров, плохим материально-техническим обеспечением (так, в частности, считал психиатр Федор Кондратьев), отрицать «массовидный террор карательной психиатрии», как психиатр Валерий Гиндин в книге «Психиатрия: мифы и реальность».

Что же касается Буковского, то вскоре после высылки из СССР он встретился в Белом доме с американским президентом Картером. Поселился он в Великобритании, окончил Кембриджский университет по специальности «нейрофизиология».

Он не закончил заниматься политической деятельностью в эмиграции: писал книги, бойкотировал Олимпиаду 1980 года, выступал против Афганской войны, критиковал новые власти, был президентом международной антикоммунистической организации «Интернационал сопротивления».

Остро высказывался он не только про СССР — как диссидент признавался в автобиографии, он «никогда не питал иллюзий относительно Запада». В этой же книге он вспоминал о сотнях «отчаянных петиций», адресованных в ООН и оставленных без ответа, об американских наручниках в тюрьмах, в которых он бывал.

Находясь в эмиграции, он обличал «легковерность Запада» в своих статьях. В начале девяностых Буковский приезжал в Россию и в последующие годы общался с оппозиционерами Борисом Немцовым, Гарри Каспаровым*, Владимиром Кара-Мурзой младшим** и другими.

Советский диссидент был одним из подписантов открытого письма против действующей российской власти, поддерживал Украину после Евромайдана, в 2008 году был выдвинут кандидатом в президенты РФ от демократической оппозиции (в итоге его кандидатуру отклонил ЦИК, писало издание «РИА Новости»).

В 2014 году МИД России не подтвердил гражданство диссидента Владимира Буковского, несмотря на то, что в 1992 году по распоряжению президента РФ Бориса Ельцина получал российский паспорт, писали «Ведомости». Впрочем, из-за ухудшения состояния здоровья к тому моменту Буковский почти не занимался политической деятельностью.

В 2015 году его начали судить в Великобритании за «непристойные изображения детей». Королевская прокуратура в своем пресс-релизе обвинила 72-летнего диссидента в изготовлении и хранении тысяч таких изображений.

Как писал The Guardian со ссылкой на обвинителя, Буковский и его защита сказали, что он скачивал эти файлы в контексте дебатов о контроле и цензуре в интернете как свидетельства того, что в Сети легко можно найти изображения жестокого обращения с детьми.

В дальнейшем сам диссидент неоднократно называл происходящее атакой со стороны Кремля, а также начал судиться с Королевской прокуратурой из-за клеветы — в частности, из-за того, что в пресс-релизе его обвинили в изготовлении указанных изображений, хотя такого обвинения ему в итоге предъявлено не было.

Как писало издание National Review, Буковский боялся, что не успеет очистить свою репутацию до смерти — в день, когда ему выдвинули обвинения, его доставили в мюнхенскую клинику для экстренной операции на сердце, после которой он был в медикаментозной коме. Диссидент страдал от «редкой инфекции, повредившей его сердечные клапаны». На суд в августе 2015 года он приехал на инвалидной коляске.

— Буковский считает, что агенты Путина установили, по его словам, около 20 000 непристойных изображений детей на его компьютер, а затем проинформировали британскую полицию с помощью Европола, — писало издание.

Эта версия не нашла подтверждения. До конца разбирательств Буковский не дожил — умер 27 октября 2019 года в больнице Адденбрукса. Дело о клевете диссиденту так и не удалось довести до конца.

Читайте также нашу статью о том, как жилось в Уфе 50 лет назад — в 1974 году.

* 20 мая 2022 года Гарри Каспаров внесен Минюстом в перечень иностранных агентов, 6 марта 2024 года Росфинмониторинг включил его в список террористов и экстремистов.

** 22 апреля 2022 года Владимир Кара-Мурза младший внесен Минюстом в перечень иностранных агентов.