Виталий Николаев, художник, скульптор, керамист, член Союза художников России: «Животные никогда не обижаются и не критикуют, как бы ты их не изобразил»

Кто бывал в мастерских художников – знает, что в этом сказочном царстве завораживает все, и кажется, что здесь даже деревянная и глиняная пыль имеет художественную ценность. На бесценные экспонаты натыкаешься тут и там. Но, с другой стороны, про художников говорят, что они люди неразговорчивые, замкнутые, привыкшие больше созерцать, чем обсуждать. Глядя на все эти наброски, заготовки, завершенные и еще не начатые работы, мне даже самой становиться неловко отвлекать хозяина от его занятия. Но он сам отвечает на самый первый даже еще не заданный вопрос…

– Это не вырастает на пустом месте, наверное, где-то внутри сидело. Я еще в детстве любил у себя в деревне строить какие-то крепости, лепить замки из глины… То что я стану художником, было уже предопределено. Когда я поступил в педагогический университет на художественно-графический факультет, там я уже окончательно определился, понял, что керамика это мое. Хоть и относится она к декоративно-прикладному искусству, подготовки требует очень серьезной. В ней соединяется и живопись, и графика, и скульптурное очень сильное начало.

– Что вам больше нравится?

– Мне нравится и лепить, и красить. В душе я еще и художник. Картинки на досуге пописываю. Поэтому керамика у меня такая очень живописная. Очень люблю декорировать цветом.

– Вы упомянули про деревенское детство, а где именно вы родились?

– Родился я в Бижбулякском районе, в старинном чувашском селе Кош-Ялга. Ему уже около 300 лет. И считаю, что только пройдя такое горнило деревни, можно стать керамистом.

Керамика – это очень тяжелый труд, им мало кто занимается. В основном, все предпочитают картины писать. А керамист и сырье должен обработать, и печь построить… Технология довольно сложная. Хотя, когда я был мальчишкой, об этом не задумывался. Строил из глины на обрыве реки целые города с дорогами, ландшафтами, домами, крепостями…

– Уже тогда решили стать художником?

– Нет. После восьмого класса я вместе с другом приехал в Уфу и поступил в Уфимский авиационный техникум. Это было вполне самостоятельное решение, мы очень хотели летчиками стать. Но выяснилось, что в нашем авиационном техникуме летчиков не готовят, а только техников-механиков, но возвращаться домой нам уже не хотелось, и мы остались. Техникум я закончил, отслужил в армии и только после этого понял, что мое призвание – это все-таки изобразительное искусство. Поступил на художественно-графическое отделение нашего педагогического института. Как Шукшин, в кирзовых сапогах почти. Это был всего второй набор нашего худграфа, и у нас, наверное, больше половины парней было уже после армии.

– Талантливый был курс?

– Не просто талантливый, а очень талантливый. С нашего курса очень много известных художников вышло. Это и Сергей Маджар, и Володя Лобанов, и Игорь Тонконогий, и Вагиз Шайхетдинов, и я, ваш скромный слуга. Это для худграфа очень много. При этом в дипломе у нас у всех написано «учитель рисования, черчения и труда».

– Вы, насколько я знаю, достаточно долго преподавали?

– Да, в художественных школах, в школах искусств, в Тольятти, в Иглино... И сейчас преподаю в Академии сервиса. Без этого уже, наверное, просто не смогу. Мне будет не хватать общения.

– Трудно с детьми?

– С детьми не трудно, со студентами сложнее. Дети всегда очень открытые и знания они очень хорошо впитывают. А вот студентов учить намного сложнее. Вроде бы и хотят они учиться, но так много всего их от учебы отвлекает. Поверьте мне, труд учителя – это очень не легкий труд.

– А вас, когда вы были студентом, Уфа очаровала?

– Честно говоря, душа у меня до сих пор раздваивается. Я одинаково люблю и деревню, и город.

– На малой родине часто бываете?

– Очень часто. У меня там до сих пор живут родители. Им за 80 уже обоим. Нас четыре брата и мы все регулярно каждый праздник, каждый месяц ездим родителей навещать, помогать. Соседи даже завидуют им: «Каких детей-то хороших, оказывается, вы воспитали. Не бросают, помогают».

– Родители никогда не говорили вам: «Какая же это профессия – художник!», что мужчине лучше заняться чем-то другим?

– Было такое. Особенно отец долго меня как художника не воспринимал. Он меня признал состоявшимся, только тогда, когда меня в Союз художников приняли. Причем он ограничился одной фразой: «Это хорошо, что тебя туда приняли». Но я понял, что он оценил мой труд.

– Кем же они хотели вас видеть?

– Мать меня мечтала, чтобы я хирургом стал. Она очень хотела, чтобы я после армии поступил в медицинский институт. А папа, наверное, видел меня инженером. Тем более, что все остальные братья у меня «технари».

– И среди предков художников не было?

– У меня по линии матери, видимо, эти способности к изобразительному искусству. Потому что у меня среди двоюродных братьев есть и дизайнер, и архитектор, но вот художников не было.

– Наверное, именно в деревне проснулась ваша любовь к животным?

– Думаю, что да. Именно там я стал подмечать их повадки, узнавать их характеры. В детстве я, например, кроликов держал и довольно в большом количестве они у меня плодились. Собака у меня была дрессированная.

– Поэтому и выбрали анималистику?

– Животные – это сама природа. Они не обижаются, не критикуют за то, что ты их непохожими лепишь. У меня ведь почти все работы немного гротескные, с доброй иронией. Один из журналистов даже назвал мои работы сатирой в глине. Можно сказать, что к животным я отношусь с добрым юмором. Людей лепить – это удел скульпторов, а я все-таки керамист. Мое творчество идет от декоративно-прикладного искусства, от украшательства.

– Сейчас дома животные какие-нибудь живут?

– Дома у меня живет только волнистый попугайчик. Он разговаривает, встречает меня, когда я с работы прихожу.

– Он уже удостоился чести быть увековеченным в глине?

– Пока только на фото. Я предпочитаю животных крупных. Слонов, бегемотов, носорогов…

– Какое из них самое любимое?

– Многие в городе уже знают, что я не равнодушен к носорогам. Мне безумно жаль, что это животное не попало в мировую мифологию. Она же в Европе зарождалась, и очень долгое время его просто в цивилизованных странах не знали. Есть мнение, что в сказки он проник под видом единорога из-за того, что представления о его внешности многие не имели. Вот я сейчас и восполняю до сих пор этот пробел, отдаю дань. Кроме того, он иногда мне даже себя напоминает. Такой немножко неуклюжий, подслеповатый, его легко можно обвести вокруг пальца.

– А разве это не злобное животное?

– Его можно разозлить, но он слишком неуклюжий для того, чтобы его считать по-настоящему опасным. В этом отношении бегемоты гораздо более коварные и опасные.

– Вы отдаете предпочтение именно африканским животным?

– Если уж на то пошло, то просто в Африке они такие диковинные и на керамику очень хорошо ложатся. Заяц и лиса в керамике не так хороши. Обезьяны, бегемоты и львы более фактурные. Тот же носорог, он же очень керамичен: панцирь, складки… Его можно каждый раз по-разному лепить, играть с фактурами.

– Откуда вы так много знаете про этих диковинных животных?

– Прежде чем нового зверя лепить, изучаешь его, его повадки, среду обитания, характер. Чаще по книгам… Даррелл, Томпсон… У этих естествоиспытателей – природолюбов очень подробные описания. И рисунки в книгах идут в ход, и фотографии.

– Часто художники-анималисты увлекаются охотой, рыбалкой. Эти занятия ведь тоже позволяют изучить повадки зверей.

– Пару раз меня брат на охоту выводил, но я всегда мимо зайца стрелял. Он меня ставил в засаду, сам зверя ко мне загонял, а я специально выше брал. Жалко мне убивать животных. Все удивлялся: «Как это ты не попал? Он же так близко был?!» Потом он, видимо, догадался, что со мной охотиться невозможно. А вот рыбалку люблю. На блесну щуку люблю ловить. Река, тишина, запах костра. Тихую охоту люблю. Я заядлый грибник-ягодник. Осень, листья падают, грибы ищешь – хорошо. Природа у нас очень богатая.

– Есть такое произведение, мечту о котором вы давно лелеете, но до сих пор еще не воплотили в жизнь?

– У меня мечта целую серию сделать животных из Красной книги. Вернуть к жизни тех зверей, которых уже нет на свете. Типа морской коровы или газели Томпсона. Их, к сожалению, уже нельзя увидеть в реальной жизни. Так пусть хотя бы с помощью керамики они оживут.

– С какими материалами предпочитаете работать?

– Я предпочитаю работать с грубоватой глиной. Она всегда уже практически готова к работе и дает ту фактуру, которая мне нужна. Глина – самый пластичный материал, она отзывается на любое желание художника. Друзья говорят про меня, что я сам человек из глины. В Уфе, к сожалению, нет предприятий, занимающихся фаянсом и фарфором, поэтому у наших керамистов нет возможности работать с ними. Да и технология их обработки более сложная.

– Вы сначала рисуете то, что хотите воплотить в глине? Как вообще это происходит?

– Чаще всего это происходит спонтанно. В голове возникает. Иногда какой-то иллюстративный материал помогает. Эскизы вообще для керамики делать сложно. Потому что там в процессе работы все равно все по-другому получается. Материал диктует свое – свою пластику, форму, потому что материал капризный. Какие-то наброски, больше похожие на заявление о намерениях, делаю, конечно, но не больше. Я даже заказчикам предпочитаю на словах объяснять, как это будет.

– Работая с глиной, вдыхая в нее новую жизнь, чувствуете себя немного Богом?

– Нет, конечно. Я просто чувствую, что хорошее дело делаю, что это нужно, что мои работы востребованы. Они повышают настроение и если даже чуть-чуть они делают этот мир добрее и красивее, то не надо быть Богом, чтобы чувствовать себя счастливым. Бог для меня это вообще что-то недосягаемое. Даже художником я себя долгое время не считал. Я думал, что я просто ремесленник. Только когда в Союз художников приняли, признание какое-то пришло в Москве уже, только тогда начал ценить себя как художника.

– Как вы относитесь к критике?

– Не приемлю ее только от совершенно посторонних людей. А так к критике нормально отношусь. Потому что знаю, что и коллеги, и друзья, высказываясь, не желают мне зла. Они делают это чистосердечно, желая помочь тебе. К такой критике я очень положительно отношусь, прислушиваюсь. Потому что человек он все равно всю жизнь учится.

– Бывает, что дочки или жена критикуют?

– В основном, хвалят. Ценят и уважают не только мое творчество, но и мое личное время, не отрывают меня лишний раз.

– Ваш творческий потенциал дочкам передался?

– В принципе, он у них есть. Обе дочки окончили художественную школу. Старшая в свое время, и лепила, и рисовала. Сейчас, правда, не работает по специальности. Она живет в Москве и ведет утренний эфир на ТВЦ, программу «Настроение». Младшая пошла еще дальше. Творческое начало в ней преобладает. Она даже была в свое время лауреатом премии мэра Уфы. Сейчас учится на дизайнера. Но само это ремесло они, конечно, не хотят перенимать, потому что они очень хорошо знают, насколько это тяжело. Работа абсолютно не женская. Лопатить глину, печи складывать. Я и сам не хочу, чтобы они этим занимались.

– Жена у вас тоже художница?

– Мы вместе учились, в одной группе. Я был староста группы и можно сказать воспользовался своим служебным положением, стал ухаживать за самой красивой девушкой. Сами можете посчитать, сколько лет мы уже вместе. Мне жена говорит: «Я тебя не ревную, потому что у тебя уже есть любовница и зовут ее Керамика». Сейчас она в художественной школе в Иглино преподает.

– Человек творческий должен и на жизнь себе заработать, и на материал, и заниматься собственно творчеством. Как удается совмещать? Получается заработать?

– Я именно этим и зарабатываю. Хотя я еще и преподаю в Академии сервиса, но основной мой заработок именно керамика. Много заказов интерьерных и от ресторанов, и от частных лиц, и в салонах работы берут. Могу сказать, что они востребованы.

– Где можно увидеть ваши работы?

– В новом павильоне Центрального рынка, в Национальном молодежном театре очень много работ моих и в фойе, и в зимнем саду, в санатории Янган-Тау, в Городском дворце культуры, в ресторане «Амазонка». Много работ осело в частных коллекциях и не только в Уфе, но и за границей.

– А на выставке когда мы сможем ваши работы увидеть?

– Скоро. Весной будет третья республиканская выставка декоративно-прикладного искусства, я там намереваюсь выставить свои новые работы. Вас я с удовольствием на эту выставку приглашу.

– В Уфе скульпторы между собой как-то общаются, дружат, есть какой-то творческий обмен или каждый живет сам по себе?

– Дружат, но больше по интересам. У нас много творческих групп, есть официальные группировки («Чингиз-хан», например), есть неофициальные. Я в творчестве сам по себе, а вот в общении у меня тоже есть свои друзья среди художников. С мужем и женой Ольгой и Борисом Масюк дружу, с Ринатом Минибаевым, с Володей Лобановым часто встречаемся, с Ириной и Мишей Таран так вообще одну печь на троих делим.

– А конкуренция есть?

– Чисто теоретически, конечно, она есть, но каждый художник индивидуален, каждый дышит по-своему, у каждого мировоззрение свое, поэтому то и не может быть двух похожих работ. Вот мы с Таранами в одной печке работы обжигаем, а все равно никто и никогда нас не спутает. Вроде бы и глина одна и та же, и краски, и даже печь, но все равно работы совершенно не похожие. Может быть, конечно, и завидуешь иногда кому-нибудь по-доброму. Но отец меня с детства приучил, что самое плохое качество в человеке – это зависть. Именно от этого все беды и неприятности.

– Если бы куда-нибудь пригласили, поехали бы?

– С выставкой – с удовольствием, а навсегда нет. Возраст уже не тот. Я вот полтора месяца в Турции был на симпозиуме. Так я уже на вторую неделю начал скучать по Родине. А это чувство очень выматывает. Хотя вроде и общение было интересное, со многих стран художники были.

– Можете себя назвать счастливым?

– Более чем. Я считаю, что я на своем месте. Иногда даже с ужасом думаю, а вдруг бы художник из меня не получился, пришлось бы мне всю жизнь выполнять нелюбимую работу. Все равно бы это творчество во мне жило и по вечерам я бы обязательно что-нибудь чеканил, вырезал из дерева. На самом деле, таких людей очень много. Есть и у меня знакомые, которые днем окна пластиковые ставят, а вечером приходят ко мне в мастерскую, чтобы просто душу отвести. А для счастья не так уж и много надо. В первую очередь, чтобы тебя окружали хорошие люди, чтобы у тебя была любимая работа и хорошая семья, дети благодарные, жена любимая. Вот это уже настоящее счастье. Мне безумно повезло. Это все у меня есть, поэтому я с полным на то правом считаю себя счастливым.

И даже не знаю почему сама я из мастерской этого художника вышла счастливой. Может быть, от того, что поняла самое главное – то о чем мы даже и поговорить то не успели. Что первые очертания работа начинает приобретать в тот момент, когда художник видит что-то необычное, выбивающееся из общего ряда. Это может быть что угодно – человек, животное, дерево, валяющаяся на земле палка… И это действительно настоящий талант – увидеть что-то необычное в самых обычных вещах.