Мы помним про Победу или делаем вид?

Семьдесят лет. Много. Но мы помним о Победе. Или делаем вид?

Как-то сидели с другом, играли в шахматы. Говорили о жизни, в том числе и о юбилее Победы. Плакались друг другу, что молодёжь мало знает о войне. Сокрушенно кивали головами. Мы не забудем. А дальше?

– Забудут, – сказал друг.

Я не стал спорить, потому что знаю, что он умнее меня. Но его слова запомнил. А на досуге стал размышлять. А ведь печально получается, друзья. Очень печально.

Дядя Володя начинал службу на Т-26. Лёгкий танк, разгонявшийся километров до 30 и весивший не больше восьми тонн. Горел, как спичечная коробка. В последние годы войны использовался как машина связи; на большее он против «Тигров» и «Пантер» не годился.

Шёл 1944-й год. Танковое подразделение месило болота Беларуси. Шли по гатям, по дорогам через топь, выложенным брёвнами. Дядя Володя, уже горевший в танке – снаряд попал под башню – и имевший в теле 18 осколков служил механиком-водителем. Командовал ими 18-летний лейтенант, паренёк, окончивший ускоренные курсы – три недели и в бой. Говорят, что такие лейтенанты жили на фронте по три недели. Наверное, правда.

Танк, переходивший гать одним из последних, не удержался на расшатанных брёвнах и стал уходить в трясину. Вытащили тягачом – танком без башни, с фанерной и крытой брезентом крышей. Зашли в деревню. Увидели первый попавший колодец, решили умыться и сбить болотную жижу с «тридцатьчетвёрки».

– Ни, робяты, вы тут воду не берите! – зашумел издали местный дед.

– А чё так, дедусь?

– Тут мёртвый, в колодце-то. Вона, на краях, есть ишо. Туда идыти.

Танкисты полезли в машину. Из-за угла ближайшей хаты показалась женщина. С распущенными волосами, в лохмотьях, она раскачивала в руках старое пальтишко, завёрнутое в истрёпанное одеялко. Тревожно и настороженно она смотрела на детское пальтишко и тихонько напевала:

Доўгі дзень,
Цёплы дзень
Адплывае за аблокі.
Сіні цень,
Сонны цень
Адпаўзае ў кут далёкі.
Зьбеглі зайкі ўсе ў лясы.

Наши ребята молча смотрели на женщину.

– Дедусь, что это?

– Училка. Тут эсэсовцы отходили, узнали, что она в партизанах была. Ну, взял один её мальца – четыре года пацану – за ноги, да об стенку хаты... Вот и ходит... С пальтом. Укачивает...

Дядя Володя к тому времени видел многое. Уходил из окружения. Шёл просекой, вдоль дороги, по которой днём и ночью шли немецкие колонны. У гансов отнимали автоматы: как кто из них шёл по нужде в кусты, один из наших неслышно подкрадывался и сапёрной лопаткой бил под каску, в шею. И следующий удар – по ремню автомата. Затем из сапог фрица забирали «рожки». Гансы носили их почему-то там.

Погибали товарищи дяди Володи. Кто-то сквозь шинель – чтобы не было следов пороха – стрелял себе в кисть руки. За это расстреливали. Дядя Володя к сорок четвёртому видел многое. А тут не сдержался.

Через болото вели пленных. Около пятидесяти немцев в сопровождении шести конвоиров. Дядя Володя сел за рычаги.

– Ребят, ну-ка в сторону! – крикнул он через люк механика-водителя. И пошёл на колонну пленных.

Немцы пытались отойти с тропинки и тонули. Кто-то из них падал на колени. Гусеницы давили фашистов. И тех, кто приседал, закрывая голову руками, и тех, кто напоследок выбрасывал руку с нацистским приветствием. Танк шёл вперёд, потом назад, крутился на месте. В плечо дяди Володи со всей дури пинал командир танка, молоденький лейтенант, сидевший выше него. Сломал ключицу водителю. Но дядя Володя этого не чувствовал.

На дороге показался «Виллис». На ходу из него выскочил подполковник и побежал к русскому танку.

– Командир! – орал он. – Командир!

Танк остановился. С него скатился лейтенант и побежал к подполковнику.

– Ты знаешь, что тебе будет?! Трибунал! Дурак ты, твою мать, расстреляют! – подполковник доставал из кобуры трофейный «парабеллум». Лейтенант только трясся и молчал.

Дядя Володя выбрался из танка и пошёл к офицерам.

Что может сделать лейтенант с водителем? Вырвать из его рук рычаги торсионов? Сил не хватит. Подполковник это понял. Сжатым в руке пистолетом он ударил в лицо механика-водителя. Кольцо на рукоятке, к которому крепился ремешок немецкого оружия, рассёк дяде Володе лоб. Подполковник, злобно матерясь, сел в машину.

Дядя Володя довоевал. Повезло.

Но дело не в этом.

Дело в детском пальто.

Мне рассказал об этом отец. Ему – дядя Володя. Что расскажем мы? Очень мало. Зато мы смотрим «Ярость».

Знаете, я не хочу ничего утверждать. То, что происходит на Украине – результат того, что мы уже забыли. Результат того, что нас легко переубедить, переучить, перестроить. И выхода из ситуации нет. То, что мы радуемся наличию ополченцев и добровольцев из России, говорит о том, что мы не знаем, что такое смерть. Мы не ценим жизнь.

Жизнь – это полоска в верхнем правом углу экрана. Не более.

Наверное, скоро придёт время, когда всем нам придётся раскаиваться в том, что мы многое забыли, что ни черта не поняли.

Это грустно.

Забыли. И за это придется ответить.

А если не согласны, то ответьте без подсказок: когда была битва на Курской дуге? Когда сражались за Сталинград? Когда умирали на Волоколамском шоссе?

Мнение редакции может не совпадать с мнением автора.