Искандер Ахметвалеев, режиссер театра и кино, заместитель генерального директора информационного агентства «Башинформ» по производству телевизионных фильмов: «Нашей киноиндустрии не хватает лидера»

Еще год назад про Искандера Ахметвалеева говорили в основном, как про театрального режиссера, хотя на тот момент у него и был уже в активе один фильм – документальный – «Путешествие из Парижа в Париж». Но после показа «Кредитной истории» – телевизионного фильма, премьера которого состоялась на канале БСТ прошлой весной, стало понятно, что на одном фильме Искандер Ахметвалеев не остановится.

И вот сейчас уже практически закончена работа над новым проектом, многосерийным телевизионным фильмом «Долгая дорога домой». Но новый разговор о фильме стал лишь формальным поводом для нашей встречи. Ведь для большинства он так и остается режиссером таких успешных постановок театра «Нур» как «Дочки-матери», «Безымянная звезда».

– Главное отличие между театром и кино в чем?

– Это принципиально разные вещи. В первую очередь, разная техника работы, разное количество занятых людей. Если спектакль можно сделать группой из 10–15 человек, то в кино счет идет на десятки человек. Это в театре режиссер – начальник всего. В кино не может быть такого – ко второму фильму я это понял.

– Кино называли важнейшим из искусств, для тебя это действительно так или нет?

– Тогда, когда Ленин это говорил, кино только зарождалось. И было нельзя упускать из виду это массовое искусство. Потом появилось телевидение и все начали говорит, что театр и кино отомрут, останется одно телевидение. Возможно, сейчас к этому и есть какие-то предпосылки.

Но для меня лично равноценны и кино, и театр, и телевидение. Я себя стараюсь проявить и во всех сопутствующих областях: я преподавал, делал шоу-программы, принимал участие в создании фестивалей моды, разные городские мероприятия на площадях режиссировал. Мне это все нравится в равной степени. Но для меня отцом всех этих искусств является театр. От него все пошло.

– Сейчас совсем от театра отошел или продолжаешь что-то ставить, репетировать?

– Несмотря на то, что скоро уже год, как я уволился из театра «Нур», я там бываю постоянно, четыре спектакля у меня там идет, репетиции провожу, не теряю связи. С 1999 года работаю в театре «Гротеск» в БГУ. За восемь лет выпустил пять спектаклей, через полтора месяца должен выйти еще один. Хоть это и не профессиональный театр, я не делаю отличий. В чем-то мне даже там больше нравится работать. Возможно, из-за того, что там практически полная творческая свобода. Нельзя сказать, что я ставил что-то по указке в профессиональном театре, но, тем не менее, я сам себе ставил целый ряд ограничений. В «Гротеске» такого нет.

– Современный театр нравится?

– Сейчас я стараюсь очень избрано ходить на постановки. Только если кто-то из друзей посоветует. Когда я студентом стал часто бывать в Москве, я начал ходить по всем театрам. Для меня одни названия были легендой – МХАТ, театр Маяковского, театр Вахтангова… Но очень быстро я понял, что качество среднестатистического московского спектакля ничем не отличается от такого же спектакля в Уфе. Столько всякой там ерунды идет! Столько откровенно слабых постановок, что я очень сильно разочаровался. Слава богу, оно было не абсолютным.

Потому что примерно тогда же я открыл для себя мастерскую Петра Фоменко, а чуть позже узнал Анатолия Васильева. Но это нельзя назвать массовым искусством. Это такие театры в себе, закрытые театральные мастерские. Можно сказать, что к театральной Москве они не имеют никакого отношения. Остальные столичные театры делятся по режиссерам: одни из них, которые считаются корифеями или хотят считаться таковыми, делают все, чтобы остаться корифеями, чтобы не потерять статус. У режиссеров же моложе 40 лет в Москве одна задача – как сделать так, чтобы меня заметили, засветиться, пропиариться. Не интересно мне это! Время жалко безумно!

– Какова ситуация с театрами у нас в Уфе?

– Если вообще обсуждать театральную Уфу, то можно сказать, что режиссеров настоящих у нас не хватает. Впрочем, как и в Москве. Там очень много людей называет себя режиссерами, но, на самом деле, режиссеров мало. В Уфе самозванцев почти нет, но режиссеров не хватает. У нас очень неровная театральная ситуация. Во всех театрах и у всех режиссеров бывают очень удачные и очень неудачные спектакли. Нет такого режиссера, который бы мог быть лицом нашего города. Про которого можно было бы сказать: «Вот она уфимская школа режиссуры». Каждый работает от удачной премьеры до следующей удачной премьеры, а между ними есть проходные спектакли. И это главная беда театров Уфы. Если театр не меняется, то это мертвый театр. Но он не может меняться всегда только в хорошую сторону.

– А с кино у нас какая ситуация в таком случае?

– Сейчас у нас в республике кино снимается от случая к случаю. Время от времени что-то хорошее создает и ГТРК «Башкортостан», и киностудия, и отдельные режиссеры. Мы с места трогаемся, но по-настоящему поехать не получается.

– Может быть, оно тут и не нужно?

– Оно не начало здесь появляться, если бы было не нужно. Предложения начинают поступать только тогда, когда есть спрос. Мы достойны того, чтобы иметь свою киноиндустрию. У нас и творческие, и финансовые возможности для этого есть. Не хватает мощного лидера, который бы запустил этот поток.

– Между творческими людьми в Уфе больше взаимовыручки или конкуренции?

– Мы, конечно, когда делали фильм, обращались за помощью и на ГТРК «Башкортостан», и к телекомпании «Вся Уфа». Но творческие люди в Уфе очень мало между собой общаются. Каждый варится в своем соку, мы очень редко собираемся вместе. А уж про возможность поработать в каком-то проекте и говорить нечего. Слишком мало мы контактируем друг с другом.

– Можно ли говорить об уфимской телевизионной или киношколе?

– Нет. Об уфимской театральной школе пусть в прошедшем времени, но говорить можно. А киношколы в Уфе нет. Во-первых, почти все, кто занимается кино в Уфе, представители ВГИКа, а, во-вторых, у нас нет кинопроизводства как такового, отдельные удачные работы не в счет.

– Как относишься к последним громким российским премьерам?

– Что ты имеешь ввиду? Если говоришь про продолжение «Иронии судьбы», то я на него принципиально не пошел. Потому что у меня есть уже сложившееся мнение про оригинальный фильм и мне нет никакой надобности, смотреть продолжение. А «Самый смешной фильм» он настолько же ужасный, как и «Груз 200», только смешно. Это такая чернуха!

– В интервью ты как-то говорил, что стараешься как можно реже включать телевизор. Это по-прежнему так?

– Я не очень люблю телевизор. Я, например, ни разу не видел ни «Дом–2», ни «Нашу рашу» – весь ширпотреб. Понятно, что самое главное – это массовость, рейтинги, рассчитанные на обывателя. Даже в качественных программах чувствуется конъюнктура и субъективность. Главная задача режиссеров, снимающих сериалы, – «подсадить» на них зрителя. Когда я чувствую, что меня «ловят на крючок», я автоматически выключаю телевизор, потому что я не хочу в этом участвовать. Не хочу ругать наше телевидение, но чтобы наткнуться на что-то хорошее там, надо просмотреть очень много не качественного и не хорошего.

– Но ты сам не снимаешь короткометражные фильмы. Большая часть зрителей и твой новый фильм может счесть сериалом.

– С одной стороны ты права, а с другой – нет. Не каждый многосерийный фильм – это сериал. «Семнадцать мгновений весны» – это же не сериал. А «Дети капитана Гранта»? Потому что, во-первых, грандиозная литературная работа стоит в основе этого фильма. А, во-вторых, снято очень и очень профессионально. После просмотра нашим сериалом у меня остается одно ощущение: что весь фильм держится только на сценаристах – так закручен сюжет. Я представляю, с каким отношением реальные милиционеры смотрят те же «Улицы разбитых фонарей» и насколько это далеко от жизни. Помнишь, года четыре назад пытались сделать сериал про театр, про закулисье. Леонид Кулагин играл главную роль. Я посмотрел полсерии и понял, что ничего общего с жизнью он не имеет. Это игра в какие-то жизненные ситуации, причем в весьма абсурдные.

И потом я осознанно стараюсь уйти от конъюнктуры. Может быть, не всегда это получается. В «Кредитной истории», например, не получилось. У меня есть работы, которыми я горжусь (будь то спектакли, выпускники, произведения), и есть вещи, за которые мне не стыдно. Слава богу, у меня нет вещей, за которые мне стыдно. Если делить по этой градации, то «Кредитная история» – это фильм, за который мне не стыдно. А «Долгая дорога домой» – это фильм, которым я горжусь.

– Снимать кино – дорогое удовольствие? Это дороже обходится, чем театральная постановка?

– Телевизионный фильм, конечно, дороже, чем выпуск спектакля. Но, все равно, по меркам настоящего кино это смешные деньги. В кино самое главное – это творческая команда. И нам удалось собрать команду, многие люди которой работали за небольшие деньги.

– Как появляется идея фильма?

– Сейчас почти нет фильмов, которые снимаются исключительно потому, что сценарий хороший. Почти всегда должна быть сегодня некая заинтересованная сторона. Либо в политике, а значит это практически госзаказ (потому что кто-то решил, что нам такие фильмы нужны сейчас). Либо интерес денежный. Если я дам почитать продюсеру сценарий, он в любом случае спросит, вернутся ли вложенные в фильм деньги.

– Можно ожидать, что в наших башкирских сериалах появятся какие-то российские звезды?

– Да запросто! У Булата Юсупова, например, уже и Булдаков играл, и Селин, Марат Башаров играл у Юмагулова. Они приезжают постоянно. Я просто с ними связываться не хотел. Проблема номер один с москвичами (и чуть меньше с питерцами) – это понты. Проблема номер два – это алкоголизм. Потому что они воспринимают работу в провинции, как халтуру. Люди начинают тут и понты колотить, и водку пить. Хотя я знаю, что актеры, как и люди, разные бывают. Были предложения в фильм «Долгая дорога домой» звезду пригласить, но я сценарий писал уже под конкретных актеров.

Это практически процентов 70–80 ролей. Я, когда еще только начинал писать сценарий, сходил к главному режиссеру Русского драматического театра Михаилу Рабиновичу и узнал, как будут загружены актеры Владимир Латыпов и Владимир Епифанов в те месяцы, на которые мы планировали съемки. Потому что именно их я предполагал пригласить на две из трех главных ролей. Нагима Нургаллина утвердили на роль чуть позже. Достаточно много непрофессионалов занято в фильме, например, водитель представительского авто – это один из лучших хирургов республики Башкортостан Александр Иткин. Он работает в больнице №6. Дину играет студентка из БГУ. Кого-то находили непосредственно в селе, где велись съемки. Я бы никогда не стал снимать актера, навязанного мне.

– У непрофессиональных актеров значит нет проблем с алкоголем?

– Если это не понты, то актеры пьют ровно столько же сколько бухгалтеры, менеджеры, журналисты… Просто, постольку поскольку актеры публичные люди и более эмоциональны по природе своей, то это виднее.

– А где снимали новый фильм?

– Мы долго искали натуру и нам посоветовали обратиться к Наилю Аглиуллину. Он руководитель сельхозпредприятия в Чишминском районе, и большая часть фильма снималась на его землях. Этот человек нам очень помог. Он доставал все, что нам нужно было, даже то, что, как мы считали, невозможно достать. От гвоздей до каких-то яств заморских. До сих пор восхищаюсь этим человеком.

– Когда и где будет премьера?

– Сейчас остался только заключительный этап работы. Если более подробно говорить, то осталось озвучить и вставить титры. Это примерно месяц-полтора. Где мы его будем показывать, еще не знаю. Знаю только одно, что премьера будет в Уфе, на одном из местных телеканалов.

– Страх перед премьерой есть?

– Я примерно знаю, кто и что скажет. Также как и с «Кредитной историей». Знаю, что новый фильм примут хорошо. Хотя бы потому, что делал я его от души и вся наша команда тоже работала с душой. А в театре там, конечно, волнуешься всегда. Потому что в театре не бывает такого, чтобы к премьере спектакль был полностью готов. Всегда все делается в последний момент и еще неизвестно, что произойдет на премьере. В театре все гораздо более непредсказуемо.

– Какова основная идея фильма?

– Этим фильмом я хотел сказать о том, что для меня важно. Как ценно понятие дружбы, особенно дружбы с детства. Я чувствую, насколько это важно в жизни вообще и для меня в частности. Но этот сюжет не имеет к моей жизни никакого отношения, хотя бы потому что главные герои на 15 лет старше меня. Но я несу зрителям то, чем я сейчас живу.

– У тебя такие друзья есть?

– Есть. С самым первым из них я познакомился в восемь лет. Это значит, что мы дружим почти четверть века. Важно уметь дружбу не разрушать, важно уважать чужое мнение.

– На твой взгляд, дружба – это работа? Каких-то затрат от человека она требует?

– Я люблю давать вещам определения и желательно, чтобы они состояли из одного слова. Так вот, когда я искал такое определение для дружбы, я понял что дружба – это забота. Друг – это тот человек, которого не надо просить о помощи. Потому что он это сам понимает и чувствует. Хотя это тоже достаточно условно. У меня есть как минимум двое безусловных друзей с детства, которых я могу не видеть месяцами, а то и годами.

– Ты говоришь, что почти все твои друзья с тобой с детства. Насколько реально встретить настоящего друга, будучи уже взрослым, состоявшимся человеком?

– Почти нереально. Но бывают исключения. Яркий пример – оператор этого фильма Расих Алтынбаев. В процессе работы оказалось, что у нас не только по поводу съемочного процесса мнения абсолютно совпадают, но и в быту. У нас характеры очень похожи и чувство юмора. Наверное, я смогу назвать его своим другом. Но пока я этого сам боюсь. Мы нашли с ним удобную формулировку – мы друг друга братьями называем.

– Если дружба – это забота, то любовь – это…?

– Любовь, к сожалению, я для себя не могу определить. Потому что любовь несет на себе определенный налет мистики для меня. Это привязанность, не имеющая объяснений. В дружбе можно найти логику, а любовь нелогична, значит какому бы то ни было, определению она тоже не поддается. Я воспринимаю ее, как мистику. И вообще с любовью у меня достаточно сложные отношения.

– Что значит сложные отношения?

– В молодости я был очень влюбчивым. Но серьезно влюблялся только два раза. И, наверное, где-то разочаровался в этом чувстве.

– Не было соблазна самому стать актером, сыграть в своих же постановках, фильмах?

– Так уж сложилась моя театральная судьба, что я, в основном, ставил языковые постановки и для этого язык нужно знать в совершенстве, чего про себя я сказать не могу. И потом актерство – это я сейчас понял – в принципе, противоречит моему характеру. Хотя я и работал какое-то время актером. Мне потребовалось очень мало времени, чтобы понять, что публичность это палка о двух концах. Это приятно, когда тебя узнают. Но быть все время на виду я не могу. Известность накладывает определенные обязательства. Я бы с удовольствием делал также, как Шевчук в последнее время: жил бы по полгода в деревне, баньку топил, а потом бы в город приезжал и показывал всем, что я за это время сочинил, сотворил, придумал… Но пока судьба складывается так, что я себе такой роскоши позволить не могу.