Герольд Багаев, профессор БАГСУ при президенте РБ, главный специалист Центра стратегических разработок при президенте РБ: «В экономико-управленческом плане у меня было несколько «ломок» идеологии и сознания»

На выборах первого президента Башкортостана в 1993 году он чуть не стал вице-президентом республики. Только должности такой тогда в республике не было. Интервью с Герольдом Багаевым началось нестандартно – первый вопрос задал он сам: «Как добрались?». (Добраться в тот день до Сипайлово, где живет герой нашего интервью, действительно было непросто из-за снежных заносов). И сам же прокомментировал: «Можете мне поверить, что добраться до Сипайлово сейчас в часы пик – это два часа как минимум. Это как город сконструирован? Он давно уже устарел. Старые дома–«хрущевки» надо сносить . В Америке, в городе Питтсбург вообще снесли центр города с металлургическим комбинатом. Потому что дороже стоит занимать центр этим «старьем», чем построить заново современный город». Дальше Герольд Багаев передал инициативу в наши руки.

– Где вы получали образование?

– Уфимский авиационный институт, факультет авиационных двигателей в 1956 году. Потом экономическое образование в Ленинградском инженерно-экономическом институте имени Тольятти и Уральском политехническом институте в Свердловске. Теперь это Екатеринбург. Предупреждаю – это старые названия вузов. Сейчас все поменялось. Вместо институтов теперь академии.

– Вы учились при социализме, а сейчас учите людей основам капитализма. Парадокс?

– Я «переломился» в своих ценностях уже в восьмидесятые годы. Диссидентом не стал, но на первом этапе было чтение литературы, а во-вторых, я был в Германии несколько раз. Учился, правда, очень короткие периоды.

– В Германии – это в ГДР или ФРГ?

– Тогда Германия только что объединилась – год прошел, как сломали Берлинскую стену. А еще через год снова туда приехал, уже второй раз. Все это заставило меня отказаться от устаревших взглядов. Потому, что социализм, который был провозглашен в Советском Союзе, на самом деле не был социализмом в чистом виде. Даже социалистического мало что было.

– Трудно ли было переучиваться с экономики социализма на рыночную?

– Я двадцать один год работал на практике, на заводах. С самого низкого до самого высокого поста. Причем это была «оборонка». И требования жесточайшие были – по экономике именно. Хотя и говорят теперь, что это был затратный сектор, на самом деле, он был жестко дисциплинирован в части расходов. Другое дело, что технологии в то время далеко не всегда были новыми.

– А социализм с его экономикой вообще жизнеспособен?

– Если бы социалистическая экономика впитала в себя рынок, без деформации, то она была бы полностью жизнеспособна. В Китае пошли именно таким путем. В Швеции пошли от обратного. Капитализм пошел по пути наращивания социальных гарантий. Они вовремя поняли, что человека надо тоже уважать. Китай и Швеция – это два антипода, которые пришли к одному результату. В Китае шли от сохранения и постепенной модернизации социалистического или коммунистического управления к смешанному, а потом и капиталистическому, но с элементами сохранения того, что хорошо в старой системе. Но социализм должен был впитать именно преимущества рыночной экономики, а не минусы, которых тоже много. Ни в коем случае нельзя либерально давать рынку все на откуп. Надо, особенно в переходной экономике, управлять развитием рынка. Но это не значит – диктовать. Надо регулировать становление рынка экономическими методами. А мы этого не умеем. Вот сейчас, к примеру, цены на продукты поднялись. Что мы делаем? Добиваемся того, чтобы не поднимались цены в розничной сети. А причина не только в этом. Розничная сеть решает максимум 20, даже нет, всего пятнадцать процентов в формировании цены.

– Мы недавно были на пресс-конференции в администрации города, где рассказывалось о розничных рынках . Так вот из 38 рынков в Уфе осталось всего 14, причем большинство из них стали вещевыми. И мы задали вопрос: а не по этой ли причине картошка в супермаркетах стоит уже 18 рублей, а всего месяц назад на ярмарках ее продавали по 8 рублей? Не из-за отсутствия ли конкуренции?

– Вот вы прямо бьете не в бровь, а в глаз. Правильно. Мы с семьей в этом году накопили денег и ездили на отдых в Данию. Это страна очень богатая. Какие же там рынки? Да частники торгуют! Рынок благоустроен в смысле территории – это верно, но там торгуют не перекупщики, а те, кто сам приедет со своим товаром. Для них там оставлены места. Особенно это касается овощей, свежей рыбы, цветов. Нас же постоянно «заносит». Берем «под козырек» и тупо исполняем. Это прямо черта такая бюрократическая.

– В Прибалтике вроде бы тоже так?

– Правильно, потому что страны Балтики даже в советский период сохранили элементы старого уклада с точки зрения организации розницы. Они сохранили мелкого товарного производителя. Особенно ярко это видно в Польше. А мы сегодня выживаем его. Кстати, и в деревне тоже выживаем, потому что помощи подсобному хозяйству нет. Частник же часто не может нанять машину, чтобы приехать на ярмарку. У него просто денег на это нет. То есть закупка должна быть там, на месте, прямо в деревне. Вот такие «коробейники» должны ходить и закупать.

– Но это же опять перекупщики?

– Нет, нет, нет. Это звено необходимое. Все же не могут ехать на рынок. Если у нас десять тысяч производителей, все же не приедут в город торговать. Посредник, как организатор рынка, должен быть. Вопрос – сколько их будет относительно производителей? У нас эта сеть тоже не развита, конкуренции нет на перекупочном секторе. Там почти монополизация. У нас все время неправильные выводы делают. Системного подхода у нас нет, теорию управления не знаем, теорию организации не знаем. То есть кто мы? Правильно, неучи.

– При какой формации вам лично лучше жилось?

– Не могу ответить, действительно, не могу. И там были плюсы, и очень большие. Там я вырос, сложился как специалист. И это оценили. И здесь есть плюсы. Ну, во-первых, я могу свободно реализовать свою покупательскую платежеспособность – рынок насыщен. Второй плюс: я могу говорить, то есть высказывать свою точку зрения. Но есть и масса минусов, поэтому однозначно сказать трудно.

– Вы педагог или практик в большей степени?

– Я – практик. На 80–90 процентов. Преподавание – это мое хобби, очень сильное и очень нужное для меня. Потому что это способ расширить круг общения. Самое интересное – это молодые люди. Как они реагируют на все новшества.

– А вы не ставите цель, обучая людей, менять что-то в обществе? Воздействовать таким образом на общество?

– Нет, я вовсе не подрывник, хотя любой педагог влияет на учеников. Так вот кто лучше влияет? Теоретик, который начитался книжек, тем более, неправильных книжек, или практик, который освоил дополнительно теорию? Если говорить о математике, там теоретик вполне может быть великолепным педагогом. Химия, физика – уже меньше, но тоже 70–80 процентов вполне могут быть. В гуманитарных науках: экономике, управлении, финансах – только практики должны быть. Педагог здесь просто обязан пройти производственный «ликбез». Без этого он – ноль. И в простейшей ситуации сразу растеряются. А студенты сегодняшние – это кто? Это люди уже «понюхавшие» практику. Я ведь учу дополнительному, второму образованию в академии. У нас обучаются люди, у которых уже есть один диплом. Это большая разница.

– А сколько административных и финансовых работников вы уже выучили?

– Рустем Марданов – мой дипломник. Назаров Андрей, мой теперешний начальник в Центре стратегических разработок, тоже мой дипломник. Марданшин Рафаэль, представитель Ассоциации предприятий предпринимательства в Москве – тоже. Ряд депутатов курултая. Вот Андрею Назарову я могу с уверенностью предсказать судьбу лидера в республике. Не президента, но лидера очень крупного.

– Для вас, как для практика, был ли дефолт 1998 года неожиданностью?

– Он был абсолютно предсказуем. Он уже созрел в 96-м году. Потому что сама идея заимствований для того, чтобы покрыть социальные нужды за счет облигаций, которые не обеспечены были практически ничем, это уже идея пирамиды. Пирамида всегда должна рухнуть – это вопрос только времени. В 1997 году пирамида начала колебаться – это показывает динамика процентов по облигациям. Сначала проценты были нормальные, потом государство уже давало сотню процентов по ГКО, потому что никто не шел.

– А вы не воспользовались своими знаниями, чтобы перевести тогда свои накопления в доллары?

– Да особых-то накоплений и не было. С девяностого года у меня было две сберкнижки – от отца и от себя по пять тысяч рублей, которые стали пятью рублями. За что я очень благодарен господам Чубайсу, Гайдару и Немцову – за их пламенную заботу обо мне. Да и доллары свободно не ходили – их надо было у фарцовщиков покупать, а это было государственным преступлением. И продавец, и покупатель были соучастниками преступления, организатором которого было само государство. Настолько тогда были грубые приемы!

Вот до сих пор, кстати, не признается государственным долгом долг Сбербанка, хотя это был стопроцентно государственный банк. Почему не гасятся эти долги? Я не говорю, что надо сразу выплеснуть и погасить – тогда бы точно инфляция была бы, потому что размеры дикие совершенно. Но почему нельзя сделать облигации, которые мой сын или дочь будут получать? Растянуть удовольствие во времени? Даже попыток нет погасить долг. Потому что ответственности не несет руководство перед своими гражданами за то, что «нахулиганило». Управляющий «хулиган» тоже должен нести ответственность. Гайдар – это настоящий бандит с точки зрения социальной. Он изъял деньги, понимаете? Это – кража. При всем понимании, что нужны были реформы. Вопрос не в том, хороша или плоха идея. Второе не менее важно – практика реализации идеи. Практика была антисоциальной.

– А сейчас нет предпосылок для дефолта?

– Нет, абсолютно. Сейчас валютная и финансовая система настолько прочные, что даже в случае самой плохой внешней ситуации мы, по крайней мере, на три-четыре года имеем запас прочности.

– А если государство примет решение «снять пару нулей»? Ходят слухи, что уже в марте.

– Ничего особенного не произойдет, просто цены поднимутся – и все. Деноминация – это просто изменение масштаба цен. Возможно, копейки уберут, даже до рубля уберут – то есть в сто раз. Автоматически весь бизнес и все тарифы округлятся в большую сторону, все копейки пойдут в рубль. Для людей это рост цен. А больше ничего страшного нет, это не гибель. Такую реформу государство теоретически вполне может сделать, но это будет антисоциальная акция. Дополнительно 5–10 процентов доходов отнимут у людей. То же самое постоянно делается за счет инфляции. Инфляцию генерируют прежде всего энергетические компании и транспорт. А это кто? Это государственные монополии. Не надо валить все на то, что за рубежом растут цены на нефть. Да пусть себе растут! Мы же можем держать у себя внутри цены? Можем. Но не хотим.

– Сейчас доллар падает и народ освобождается от таких накоплений. Не искусственно ли это делается? Государство скупит все доллары у населения и сможет сделать с рублем что угодно?

– То есть вы хотите сказать – не «кинет» ли нас государство в очередной раз? Высоко вероятно. Не дефолтом и даже не деноминацией. Есть много способов. Могут просто обменный курс поменять. Правда, поднять курс доллара по отношению к рублю – это еще и удар по импортерам, но импортеры выдержат. Искусственно можно сделать любую гадость. Естественно, сегодня финансы нормально и стабильно развиваются. И Путин тут прав – нужна стабильность и преемственность. Это не значит, что изменения не нужны. Изменения нужны: надо развернуть экономику в сторону инновационную и в сторону социальную. Но не скачкообразно, не в виде революции. Категорически.

– А чем вы занимаетесь в Центре стратегических разработок? «Высвечиваете фонариком» стратегические пути?

– Да, это поиск новых идей стратегического характера. Не просто где дорогу проложить, а как развить транспортную сеть Башкортостана. Или не просто изменить структуру экономики, чтобы меньше зависеть от нефти, которая кончается, а найти ей замену. Причем ищем конкретные предложения, то есть крупные, долгосрочные, межотраслевые и межрегиональные проекты. Но мы не проектируем. Мы популяризируем, чтобы идею признало общество и руководство. Мы формируем базу идей, Например, межотраслевые проекты мы должны передавать управляющим компаниям или госкорпорациям, как в случае с Сочи, например. Мы формируем базу идей, доведенных до уровня технико-экономического обоснования, как сказали бы раньше. Но это не технический проект и не рабочий проект.

– А «Единое окно»?

– Это великолепная идея, которую мы обязаны довести до конца и которую мы уже реализуем в Уфе и в Стерлитамаке. Человек-инвестор, который пришел с деньгами, не должен маяться по службам, ведомствам и министерствам, кланяться в ноги чиновникам, «отстегивать» деньги. Он должен в одном месте уплатить. Хорошую сумму. Дальше за него работает специальный аппарат на бесконтактной основе. Это полумашинная технология на межотраслевых проблемах.

– А не хотели бы вы попробовать стать президентом?

– На первых выборах президента республики в 1993 году я, кстати, был кандидатом в вице-президенты номер один. Кроме шуток. Был специальный опрос жителей, кого бы они хотели видеть вице-президентом – я был на первом месте. Но тогда не выставляли вице-президента на выборы. В России была эта должность, а у нас не сделали. В Башкортостане отошли от российской модели. Но тогда я был моложе, а сейчас уже не хочется. Да и нет у меня таких амбиций. Я просто хочу быть хорошим специалистом. И до сих пор учусь. Сейчас читаю книгу Роберта Грина «48 законов власти» – рекомендую.

– Считаете ли вы себя счастливым человеком? Вы реализовались в этой жизни?

Счастливым – безусловно. Реализовался ли? Нет, не до конца. Потенциал мой далеко не исчерпан, но я – счастливый человек. Я прожил сложную, но очень интересную жизнь. Было несколько «ломок» идеологии, сознания в плане экономико-управленческом. Но я – счастлив.